НИКОЛАЕВСКАЯ ГИМНАЗИЯ: ИСТОРИЯ 1905 ГОД ЗДАНИЕ 1 этаж, 2 этаж УЧЕБНЫЙ ПРОЦЕСС ДИРЕКТОРА ПРЕПОДАВАТЕЛИ УЧЕНИКИ ВОСПОМИНАНИЯ ПОЭТЫ ПРАВИЛА ФОТОАЛЬБОМ |
Кризисные явления 1905 года, вызванные поражением в русско-японской войне, расстрелом 9-го января, восстанием на броненосце "Потемкин" и другими событиями всколыхнули Российскую империю. Во множестве учебных заведений России, и высших, и средних, происходили волнения молодежи, выражавшей недовольство и учебными порядками, и политическим строем. Не миновали эти волнения и Николаевскую гимназию в Царском Селе. Начались они в феврале месяце. 10 февраля в еженедельной либеральной юридической газете «Право» были опубликованы две «резолюции» учеников средних учебных заведений, содержавшие требования об измене ниях в учебном деле, за 769 подписями, причем 111 из них были подписями царскосельских гимназистов /1/.
Оттуда ответили: никакого празднования 1 мая нет и быть не может. Того, кто пожелает праздновать, из гимназии исключить. Учащиеся устроили обструкцию, занятия пришлось отменить. 1 мая молодежь приняла участие в рабочей маевке. В Царском Селе они расклеили «Манифест к русскому крестьянству», выпущеннный социал-демократической группой Государственной думы, в Александровском парке разбросали прокламации «К гражданам России». В них говорилось: «Граждане, революция надвигается. В недрах замученного нуждой и бесправием народа вздымается новая революционная волна, которая разорвет заржавевшие цепи самодержавия». 22 мая студенты и учащиеся Царского села организовали митинг в павловском вокзале, на котором ораторы с болью говорили о Цусимской трагедии, обвиняя царское правительство в гибели тысяч солдат и матросов /2/. Директор гимназии И.Ф.Анненский старался не вмешиваться в дела своих воспитанников, то есть не мешал им выражать свои настроения, не воздействовал на них. Продолжал он вести и свою линию независимого поведения в других вопросах. В. Кривич /3/ приводит факт, относящийся именно к 1904/05 учебному году и характеризующий реакцию Анненского на порядки в учебном ведомстве: «Ученики выбрасываются из средней школы пачками. В особенности в один период пострадали целые гимназии юго-западного края (...), хотя в большинстве случаев эти «уходы» и были прикрыты «добровольностью». Многие из этих юношей поступили в Царскосельскую гимназию, которую в свое время и закончили, как ни шипели по поводу таких приемов добровольные «националисты», как ни почесывало за ухом высшее учебное начальство, — но ничего поставить в вину Анненскому было нельзя. Ведь никаких ограничительных условий в отношении этих юношей поставлено не было ни в явной, ни в скрытой форме...».
Однако, хотя формально придраться было не к чему, все подобные действия директора, его нежелание считаться с реакционной политикой, проводимой министерством просвещения, все более настораживали начальство из учебного округа; очевидно, играло при этом роль и его родство и близкие отношения с Н. Ф. Анненским*, у которого сам Иннокентий Федорович постоянно бывал, но который—надо полагать, не случайно—не приезжал в Царское Село, чтобы не наводить подозрений на брата да и самому не становиться объектом слежки в царской резиденции. Иннокентий Федорович вполне отдавал себе отчет в рискованности своего положения. В письме к А. В. Бородиной от 2 августа 1905 года, перед концом своего летнего отдыха, он писал: «Меньше, чем через неделю, берусь за лямку. Сказать, что весной я еще был почти уверен, что к ней не вернусь» /1/. С сентября месяца, то есть с начала нового учебного года, среди учеников гимназии и их родителей пошли упорные слухи о предстоящем отстранении Анненского от должности директора. 25 сентября родители гимназистов 8-го (выпускного) класса обратились к Попечителю учебного округа с просьбой об оставлении Анненского в его должности; под этим обращением было 30 подписей. А 28 сентября такое же обращение родителей учеников разных классов уже за 98 подписями было направлено министру народного просвещения. Тревога родителей, стремившихся сохранить Анненского как директора, не была напрасной: с сентября по декабрь в министерстве уже шла внутриведомственная переписка об освобождении одной из должностей инспектора учебного округа, предназначавшейся для Анненского вместо его должности директора гимназии /1/.
Наиболее серьезные политические волнения в Николаевской гимназии пришлись на ноябрь 1905 года. В дни всеобщей октябрьской политической стачки 3 ноября 1905 года собравшиеся на сходку гимназисты большинством голосов (108 против 25) приняли резолюцию об ученической забастовке. В ней говорилось: «Теперь, когда весь революционный пролетариат, в лице Совета Рабочих Депутатов решил общую политическую забастовку, мы, как дети народа и солидарные с ним, объявляем политическую забастовку , и пусть нашим лозунгом будет: Долой смертную казнь! Долой военные суды! Долой военное положение в Царстве Польском и всей России» /9/. На экстренно созванном педагогическом совете было решено не прекращать занятий и предупредить обо всем полицию. «Когда директор Анненский, на основании постановления совета, приказал приступить к занятиям, ученики ответили дружной "Марсельезой" и стали выходить из гимназии. У подъезда их ждал полицмейстер, "предложивший" им разойтись. Гимназисты с достоинством ответили, что на основании постановления сходки они расходятся без демонстраций /9/.» А 4 ноября старшеклассники гимназии устроили так называемую "химическую обструкцию" в результате которой занятия пришлось прервать на некоторое время. Выпускник гимназии Дмитрий Крачковский вспоминал: "Залетела революция и в стены Царскосельской Гимназии, залетела наивно и простодушно. Заперли в классе, забаррикадировав снаружи дверь циклопическими казенными шкафами, хорошенькую белокурую учительницу французского языка. То там, то тут на уроках лопались с треском электрические лампочки, специально приносимые из дому для этой цели. Девятым валом гимназического мятежа была "химическая обструкция" (так это тогда называлось): в коридорах стоял сизый туман и нестерпимо пахло серой. Появился Анненский, заложивший себе почему-то за высокий крахмальный воротничок белоснежный носовой платок. Впервые он выглядел озадаченным. Как и обычно, был окружен воющей, но очень мирно и дружелюбно к нему настроенной, гимназической толпой. В этот день учеников распустили по домам. Гимназию на неопределенное время закрыли" /6/. В связи с этим Анненский разослал всем родителям воспитанников гимназии оповещение: «Занятия во всех классах Императорской Николаевской царскосельской гимназии возобновляются 11 ноября с 9 час. утра.» 6 ноября это происшествие стало предметом обсуждения на собрании педагогического персонала гимназии и родителей учеников в здании царскосельской ратуши (примыкавшем к гимназии). Как явствует из сохранившегося протокола, Анненский, открывая собрание, сообщил об инциденте и при этом заявил, что «считает всех учеников гимназии благородными независимо от взглядов, заблуждений и даже проступков и полагает этот взгляд лично для себя обязательным». И далее: «На вопрос одного из родителей, считает ли г-н директор благородными и тех, которые произвели обструкцию, г-н директор ответил утвердительно; означенные слова г-на директора занесены в протокол по настоянию присутствовавшего на собрании г-на Меньшикова» . При обсуждении собранием происшедшей в гимназии забастовки и обструкции часть присутствовавших родителей резко осуждала учеников за вмешательство в политику и особенно за забастовку (...). Другая часть родителей протестовала против квалификации устроенной учениками обструкции как преступления, указывая на нежелательность репрессивных мер как могущих вызвать еще большие волнения (...) Директор заявил, что он лично убежден в нецелесообразности репрессивных мер. Педагогический совет, удалившись в отдельную комнату, отклонил большинством голосов требование о принятии на себя расследования дела об обструкции. Об этом решении г-н директор сообщил собранию, заявив также при этом протест против обвинения педагогического персонала гимназии в потворстве движению среди учеников /1/. 11 ноября, после очистки помещения гимназии, ученики согласно постановления Совета Рабочих Депутатов, прекратили политическую забастовку и приступили к занятиям. В защиту гимназистов Анненскому привелось выступить и несколько дней спустя, по поводу случайной, хотя и немалой неприятности, постигшей четырех учеников 8-го класса. Гуляя в Екатерининском парке, они не узнали встретившегося им великого князя Владимира Александровича, который, будучи, по-видимому, навеселе, в обществе своих спутников стрелял из ружья по воронам. Великий князь обругал юношей, приказал снять фуражки, а одного из них велел даже задержать. Анненскому пришлось относительно случившегося вести переписку с начальством из учебного округа, объясняться устно с присланным к нему на квартиру «полицейским чином». Инцидент окончился благополучно для молодых людей . (Более подробно об этом инциденте рассказал в своих воспоминаниях сын Анненского - В.Кривич). 15 декабря произошло нечто гораздо более серьезное: арестованы были ученики 7-го класса Николай Антоновский и Михаил Васильев. Первого (Н.Антоновский благополучно закончил гимназию в 1906 году), правда, на третий день освободили, а Михаил Васильев был заключен в тюрьму как привлеченный по делу об участии в военной революционной организации среди солдат нестроевой команды Офицерской артиллерийской школы Царскосельского гарнизона. То было серьезное политическое обвинение. К Анненскому об этом поступило секретное отношение от помощника начальника Петербургского жандармского управления. Тут уже Анненский был бессилен что-либо сделать /1/. Еще об одном, наиболее одиозном случае, говорит в своих воспоминаниях /5/ преподаватель гимназии проф. Варнеке: "Сынки камер-лакеев оказались застрельщиками в бурные дни, и перед самым октябрем 1905 г. во время общей молитвы царский портрет оказался облитым мочой милых мальчиков. После этого Анненскому пришлось расстаться с директорством и перейти на должность окружного инспектора Петербургского округа."
О том, как тяжело переживал И.Ф.Анненский события 1905 года, затронувшие ввереную ему гимназию, говорит в своих воспоминаниях /2/ Валентин Анненский-Кривич: "Отец по-прежнему продолжал держать себя так же независимо и внешне спокойно, но это постоянное внутреннее напряжение, вечное ожидание тех или иных я сюрпризов — все это, конечно, сильно отражалось на его нервах, тем более что, естественно, не сочувствуя втягиваию детей в политическую игру и относясь с полным отрицанием ко всем этим школьным волнениям. — он в то ; же время, разумеется. далеко не был и одобрителем тогдашней правительственной политики; не говорю уже о политике и «мероприятиях» ближайше его касавшегося ведомства. Как умел и как понимал свой долг, отец продолжал ограждать свою гимназию от всяких бурь и волнении, а вместе с тем стойко защищать судьбы а, м<ожет> б<ыть>, даже и жизни юношей от всяких начальственных требований и натисков репрессивного характера. <...> Перебирая в уме дни того волнительного и тяжелого времени, не могу не рассказать следующего. Да простпт мне тень отца это оглашение этого факта. В самый разгар беспорядков был день, когда по заранее намеченному плану весь состав уличного митинга, или вообще что-то в этом роде, должен был ворваться в гимназню, а затем уже совместно с ее воспитанникамн продолжать свою программу. Как и можно думать, конечно, всем, кому следовало это знать, еще накануне было известно в деталях о предполагавшихся уличных выступлениях и манифестациях, и городская администрация была соответственно к этому подготовлена. О возможности участия в этих манифестациях гимназии был уведомлен отец, причем дворцовая и всякая прочая полиция категорически намеревалась принять по этому поводу свои меры. Положение во всех отношениях было серьезное — все нити как-то катастрофически сплелись в сложный и мучительный узел. Допустить административное вмешательство в дела гимназии отец, разумеется, не мог, но, с другой стороны, буквально не мог бы допустить в гимназию — улицу. Не помню уж теперь всех подробностей и обстоятельств дела, но знаю, что в тот день у отца был в кармане револьвер. Первый ц последний раз в жизни рука отца коснулась вообще какого бы то ни было оружия. И находился он у отца совсем не со специфическими целями: единственная сила в мире, кот<орую> он признавал, — это была сила ума и слова, и <на> эту — только на эту силу он и надеялся в то знаменательное утро. А если бы его слово оказалось бессильным, если бы этим оружием он улицу от вторжения в гимназию удержать не смог бы — он должен был покончить с собой здесь же у входа в гимназию; живым — этого вторжения, а в связи с ним и гибель своей гимназии он не допустил бы. Все это мы, семья, узнали много времени спустя и совершенно случайно. Я не вторгаюсь в оценку этого намерения покойного. М<ожет> б<ыть>, кем-ни-б<удь> это и может <быть названо?> «донкихотством» пли позой. Нет, господа: поза к кладбищу не приводит."
Все эти события привели к тому, что гимназия оказалась на плохом счету у учебного начальства, фигура, защищавшего учеников и имевшего независимую позицию, директора стала вызывать раздражение у властей и 2 января 1906 года И.Ф.Анненский на основании предписания управляющего петербургским учебным округом сдал гимназию назначенному на его место Я.Г.Мору. Вскоре, 5 января 1906 года, Иннокентий Федорович был назначен на должность инспектора С.-Петербургского учебного округа. Хотя это назначение планировалось еще в сентябре-декабре 1905 года /4/, по мнению большинства источников (например, воспоминания Вс. Рождественского /8/), именно попытки "отстоять крамольное юношество" послужили основной причиной отставки Анненского. Формально, ему не было предъявлено никаких обвиняющих документов и перевод произошел согласно "поданному прошению", но, скорее всего, сделано это было не согласно, а вопреки воле И.Ф.Анненского.
Вскоре вслед за Анненским были удалены из гимназии два приглашенных им на службу прогрессивно настроенных преподавателя—сперва учитель русского языка В. И. Орлов, затем математик, инспектор гимназии И. М. Травчетов. Оба пользовались любовью учеников. Травчетову при его отъезде устроили такие проводы, которые превратились в небольшую манифестацию, обеспокоившую полицейских. "13 января 1907 года в час ночи полициймейстер рапортует начальнику царскосельского дворцового управления о предполагающемся на этот день шествии с красными и черными флагами гимназистов николаевской гимназии, о намерении устроить забастовку для протеста по поводу перевода инспектора классов Травчетова и о намерении требовать выбора старост; для чего им (полицимейстером) усиливается наружный надзор около здания гимназии и составляется наряд в полиции из свободных чинов /10/."
Еще через некоторое время был переведен в Петербург на настоятель гимназической церкви и законоучитель протоиерей А. В. Рождественский, таким образом тоже удаленный из школы за то, что не обеспечил надежного духовного надзора за молодежью /1/.
* Николай Федорович Анненский (1843-1912) - старший брат Иннокентия Федоровича, видный общественный деятель, один из основателей статистики в России, публицист и народнический общественный деятель, подвергался арестам, ссылкам и запретам жить в столице. В его семье Анненский воспитывался, поддерживал с ним близкие отношения всю жизнь. |
||||
Учебные заведения Ц.Села Продолжение: ЗДАНИЕ ГИМНАЗИИ >>> Николаевская гимназия |
1. А.Федоров. Иннокентий Анненский. Личность и творчество. Л.: "Художественная литература". 1984. С.35-41. 2. Н.Трофимова. Уроки истории. Газета "Вперед". г. Пушкин. №92-95, 1985 г. 3. В.Кривич (В.И.Анненский). Об Иннокентии Анненском. Страницы и строки воспоминаний сына. // Лавров А.В., Тименчик Р.Д. Иннокентий Анненский в неизданных воспоминаниях.//Памятники культуры: Новые открытия. М., 1983. Ежегодник. М. «Наука». 4. Указ. источник. Комментарии А.В.Лаврова и Р.Д.Тименчика. 5. Указ. источник. Б.В.Варнеке. Иннокентий Анненский. 6. Дм. Кленовский. Поэты царскосельской гимназии. 7. Н.Пунин. Мир светел любовью. Дневники. Письма. 2002. 8. Всеволод Рождественский. Страницы жизни. М. - Л. 1962. 9. Голос средне-учебных заведений. 1906, 29 января, №2, с. 19-20. 10. Яковлев В.И. Охрана царской резиденции. Л.1926, с.91. |
Обратная связь:
Гостевая книга
Почта (E-mail)
© Идея, разработка, содержание, веб дизайн
Кирилла Финкельштейна,
август 2004.