| |
|
Давно нет медведя, нет
и самого дома, а образ кондитерской все-таки
остался — десятилетия спустя Анна
Ахматова говорила о ней как об
источнике «самых сладких воспоминаний»...
В
этом доме и родился в марте 1895 года Эрих
Федорович Голлербах. Особенного
интереса к ремеслу, которым занимались
уже несколько поколений семьи, он не
проявил — гораздо больше его увлекало
все, что было за стенами отчего дома, —
прекрасный, свободный город с его
церквами и особняками, таинственными
парками и дивными памятниками.
Искусство и литература, которыми был
пропитан сам воздух Царского Села,
оказались для Голлербаха гораздо
реальнее точных дисциплин,
преподававшихся ему в царскосельском
Реальном училище.
Лев
и Эрих
(справа) Голлербахи. 1890-е. |
Ф.Г.Голлербах,
Л.Ф.Голлербах, Э.Ф.Голлербах, Э.А.Голлербах.
1910-е.* |
Эрих
Голлербах. 1910-е. |
 Э.Ф.Голлербах.
1930-е. |
В
1911 году он поступает на
общеобразовательный факультет Петербургского психоневрологического института,
как заметит однажды сам Голлербах, «в
то время самого свободного (и самого
бесправного) высшего учебного
заведения». Лекции здесь читали такие
профессора, как С. А. Венгеров, Н. И.
Кареев, Е. В. Де-Роберти, серьезно
преподавалась история литературы,
философия, социология... Затем — учеба
на естественном отделении физико-математического
факультета Петербургского
университета и — одновременно — на
историко-филологическом факультете.
Уже
в студенческие годы Голлербах начинает
литературную работу: занимается
проблемами философии и изобразительного
искусства, теорией и историей
литературы, пишет стихи. Знакомство с
Николаем Бердяевым, Зинаидой Гиппиус,
близкая дружба с Василием Розановым,
общение с другими художниками «серебряного
века», изучение их творчества
накладывают свой отпечаток на взгляды
молодого писателя, помогают ему многое
определить в своих пристрастиях. Но
Царскосельские, ранние, впечатления
были именно той основой, на которой
росло все его творчество последующих
лет. И это заметно по многим более
поздним статьям и книгам Голлербаха, «несущими
конструкциями» которых неизменно
являлись верная любовь к искусству,
естественный гуманизм, глубокий пиетет
к культурной традиции.
Такие
позиции были не слишком удобными в годы,
когда безоговорочное отрицание
прошлого стало государственной
политикой. Сама история, казалось,
выдвигала иные приоритеты.
Революционные потрясения
сопровождались гибелью памятников и
библиотек, расхищались дворцы и музеи,
но мало кто обращал в те годы на это
внимание. Голлербах определил свою
судьбу в соответствии со своими убеждениями:
он участвует в спасении национальных
сокровищ, в 1918 году— как научный
сотрудник Художественно-исторической
комиссии в Детском (Царском) Селе, затем
— как научный сотрудник Отдела по
охране памятников искусства и старины
в Петрограде. Замечательный русский
искусствовед Георгий Лукомский, бывший
в то трудное время рядом с Голлербахом,
вспоминал позднее, уже оказавшись в
вынужденной эмиграции, о том, как им
приходилось работать в промерзших
помещениях: «при температуре в 6° по
Реомюру».
Защита
культуры и ее пропаганда стали
основным содержанием деятельности
Голлербаха в то время. Культуртрегерство
было не самым близким ему делом, но
жизнь требовала этого, и он занимался
просвещением народа — работая в
Русском музее и музее Академии
художеств, читая лекции и выступая в
печати. Это была немыслимо трудная
работа, и, увы, далеко не всегда она
давала желаемый результат, но даже
безуспешные попытки (вспомним формулу
Ходасевича) «привить классическую розу
к советскому дичку» были для
Голлербаха его нравственным
долгом, и он выполнял этот долг как мог.
Все
эти годы особое место в творчестве
Голлербаха продолжала занимать тема
Царского Села. Он вновь и вновь
возвращался к ней, потому что видел в
родном городе символ духовности и
культуры, понимал его как явление
особой природы, имеющее безусловное
значение и для современности тоже.
Такой взгляд Голлербаха ясно проявился
в целом ряде статей и таких книгах, как
«Детскосельские дворцы-музеи и парки»,
«Собрание Палей в Детском Селе»,
антологии «Царское Село в поэзии»... Но
наиболее очевидно это в книге
«Город муз».
Существует
два варианта этой книги. Первый вышел в
1927 году мизерным тиражом в триста
экземпляров и поэтому, к счастью, не
привлек внимания современной критики,
зато нашел благодарного читателя
среди, интеллигенции (об этом, например,
можно прочитать в «Предисловии ко 2-му
изданию»). У второго, переработанного,
варианта книги «Город муз», вышедшего
три года спустя несколько большим
тиражом, судьба была гораздо более
печальной.
Хотя
эта книга, как и первое издание, не
стоила государству ни копейки, а была
издана автором самостоятельно, за свой
счет, советская печать отреагировала
на ее выход болезненно: стали
раздаваться упреки в том, что, вместо
печатания коммунистической
литературы, типографии занимаются
вредной филантропией и используют
дефицитные полиграфические мощности
для выпуска сомнительных книжек. Все
это имело ясную политическую
подоплеку, которую откровенно выразил
напостовский критик А. Михайлов в
погромной статье «Апология дворянской
культуры». Он разоблачал увиденную им в
«Городе муз» «весьма земную идеологию
— идеологию реакционера,
занимающегося апологией Царского Села
как памятника дворянско-императорской
культуры, ее «души», как верного приюта
певцов и ревнителей этой культуры.
Гумилев, Анненский,
Ахматова и др. как раз и были певцами
этой культуры, одними из ее последних
представителей, и те восторги и
фимиамы, которые расточает и воскуряет
перед ними Голлербах, идут именно по
этой линии. Разве из книги Голлербаха
можно выудить хоть одно слово о том, что
Гумилев — представитель враждебной
нам классовой культуры — дворянской, —
монархист, контрреволюционер,
боровшийся с пролетариатом (что
органически вытекает и из его
творчества); что Ахматова отвергла
революцию ради воспоминаний о прошлом,
ради мистицизма и т. п. Нет, в этой книге
мы найдем только апологию и через эту
апологию навязывание дворянской
поэзии: как наиболее высокой,
утонченной и человечной. «Литературный
подвиг» — вот как характеризует их
творчество Голлербах». Статья
требовала расправы с мракобесием в
лице его конкретного носителя —
Голлербаха. С кремлевской трибуны,
выступая на XVI партсъезде, В. Киршон
назвал «Город муз» «враждебной
литературой», «литературой, которой не
место в нашей стране в эпоху
обостренной классовой борьбы». Мнение
отчасти справедливое, сегодня мы можем,
наверное, согласиться с ним, поскольку
то, что кремлевскому оратору когда-то
представлялось страшным пороком,
теперь, с точки зрения здравого смысла,
оказывается явным достоинством. Тогда
же эта формула звучала приговором.
Такое
обсуждение книги мало походило на
литературную дискуссию, критика
апеллировала к цензуре, к репрессивным
органам, к партийному руководству. В 1933
году Голлербах был арестован по
вздорному обвинению во вредительской
деятельности: это было «дело
Иванова-Разумника», известного
царскосельского литературоведа, и
целой группы его знакомых. «Дело» было
сфабриковано властями и описано самим
Разумником в его изданных на Западе
воспоминаниях. Хотя заключение
обвиненных в заговоре писателей
длилось недолго, оно ясно показало им,
что свободной литературы в этой стране
больше нет.
И
все-таки Голлербах сделал многое за
последние десять лет своей жизни. Он
работал в музеях и издательствах,
организовывал выставки, был
художником, критиком, библиографом,
коллекционером, переводчиком,
серьезным исследователем.
Литературоведческое наследие
Голлербаха составляют труды об
Александре Пушкине, Василии Розанове,
Александре Блоке, Алексее Толстом,
Михаиле Кузмине, Давиде Бурлюке, Акиме
Волынском, Федоре Сологубе — статьи и
книги, написанные человеком
увлеченным, порой пристрастным, но
всегда честным и знающим. Он говорил о
литературе, о своих предшественниках и
современниках, архаистах и новаторах
не так, как говорил бы посторонний
наблюдатель, безразличный
истолкователь чужого творчества. Он
сам был частью этой литературы,
полноправным участником диалога
прошлого с настоящим, живым человеком,
хранителем культуры. В этом качестве он
воплотился, быть может, наиболее полно.
Как
художественная проза, увлекательно и
легко, читаются многие статьи и книги
Голлербаха по изобразительному
искусству: «Рисунки М. Добужинского», «Портретная
живопись в России. XVIII век», «А. Я.
Головин. Жизнь и творчество», «Графика
Б. М. Кустодиева», «Искусство Д. Бурлюка»,
«Рерих», труды, посвященные творчеству
Валентина Серова, Михаила Врубеля,
Георгия Нарбута, Натана Альтмана,
Максимилиана Волошина, Анны
Остроумовой-Лебедевой, Виктора
Замирайло, Кузьмы Петрова-Водкина... И
это при удивительной точности анализа,
глубине понимания искусства, редкой
квалифицированности суждений, что
всегда отмечали и сами художники, и
коллеги-искусствоведы.
Для
Голлербаха искусствоведение не было
просто профессией. «Ни в одной области
жизни не дышится так
легко и свободно, как в области
Искусства», — писал он в личном
дневнике в конце тридцатых годов.
Искусство для Голлербаха было способом
существования, это был выход из
безвыходности, внутренняя эмиграция.
Духовная сфера была не самой надежной,
но единственнной реальной
альтернативой бреду настоящего.
Голлербах неизменно хранил свою «тайную
свободу», о которой писал Блок, и эту
свободу ему помогало хранить Царское
Село. Город муз, свободный город.
Е.
Голлербах
*
Л.Ф.Голлербах - Лев Федорович Голлербах
(1887 - 1943) - старший брат Э.Голлербаха.
Ф.Г.Голлербах - Федор (Теодор)
Георгиевич (Егорович) Голлербах (1849 - 1924)
- отец Э.Голлербаха.
Э.А.Голлербах - Эмилия Адольфовна
Голлербах (рожд. Вунш, ок. 1860-1922) - мать Э.Голлербаха.
|
