Памятник Пушкину в Царском Селе

В 1899 году в России широко праздновался 100-летний юбилей со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина. В связи с этим событием в Царском Селе в Лицейском садике 26 мая 1899 года был торжественно заложен памятник поэту. Празднество началось заупокойной литургией и панихидой в царскосельском Екатерининском соборе, в присутствии учеников и преподавателей всех царскосельских учебных заведений. После литургии все учебные заведения отправились в Лицейский садик, где происходил молебен и закладка памятника. Затем было устроено чтение и концерт в Императорском китайском театре для учащихся и их родственников, а кроме того народное чтение с световыми картинами.

Одним из организаторов подписки на сбор средств для сооружения памятника Пушкину был директор Царскосельской Николаевской мужской гимназии, поэт Иннокентий Анненский. На следующий день после открытия памятника, на празднике в Китайском театре Царского Села он выступил с речью: "Пушкин и Царское Село" /4/, в которой подчеркнул совершенно особое значение Царского Села в развитии таланта великого поэта. Закончил он ее следующими словами:

"<...> Есть старое лицейское предание, что еще при Энгельгардте был возле Лицея поставлен дерновый памятник кубической формы с белой мраморной доской: на доске золотыми буквами вырезана была надпись Genio loci - т. е. гению-хранителю. Имя Пушкина как-то само собой приурочилось потом к этому местному памятнику, и царскосельские лицеисты окружали свой палладиум благоговением. Прошло без малого 30 лет, Лицей перевели в Петербург, и куда девался памятник, я не знаю. Но истинный гений-хранитель наших садов не мог их покинуть, и вчера мы положили первый камень для его царскосельского памятника. Под резцом художника образ поэта уже воплотился, и скоро, молодой и задумчивый от наплыва еще неясных творческих мыслей, Пушкин снова будет глядеть на свои любимые сады, а мы, любуясь им, с нежной гордостью повторять:

Торжественное открытие памятника Пушкину состоялось 15 октября 1900 года***.

Вот как описывалось это событие в декабрьском номере журнала «Исторический вестник» за 1900 год: «Вокруг постамента разбит был газон из живых цветов. К памятнику устроен крытый вход, украшенный флагами и щитами, от входа по обе стороны из тяжелой материи и бархата сделаны шесть лож, дальше — крытые площадки, а за ними высокие помосты. За памятником находился хор из гимназистов и воспитанников городских училищ, а дальше расположился оркестр».

Среди гостей были члены царской фамилии, высокопоставленные чиновники и военные, потомки поэта — его сын генерал А. А. Пушкин и внук Г. А. Пушкин, поручик лейб-гвардии 2-го стрелкового батальона, Л. Н. Павлищев и другие. Прибыла также депутация от Лицея.

После молебна «завеса, скрывавшая памятник, упала при звуках гимна»... Под звуки оркестра к подножию памятника были возложены венки, историк Д. Ф. Кобеко, в прошлом выпускник Лицея, произнес небольшую речь. «Затем,— рассказывается в журнале «Исторический вестник»,— пошли многочисленные депутации от Лицея, царскосельских мужской и женской гимназий, училищ и приютов. Воспитанники проходили парами мимо памятника, возлагая каждая венок, и таким образом весь постамент был засыпан живыми цветами. Около трех часов церемония кончилась» /1/.

На гранитном постаменте памятника высечена лаконичная надпись: «Александру Сергеевичу Пушкину», и с трех сторон — строки из произведений великого поэта. Цитаты подбирал И.Анненский.
В. А. Рождественский вспоминал /7/, что сын И.Анненского, его биограф, поэт Валентин Кривич рассказывал ему о том, как волновался его отец накануне открытия памятника. "Ночью он проснулся в холодном поту. Ему показалось, что одна из цитат приведена неточно и каменщики выбили на постаменте не «весной при кликах лебединых», а «весной при криках лебединых». Он соскочил с постели и в пятом часу утра побежал к баховской скульптуре, уже установленной на место, но еще скрытой от взоров публики серым полотнищем. По счастью, тревога оказалась напрасной. Днем на официальном торжестве он рассказал о своих ночных волнениях какому-то казенному «пушкинисту» профессорского звания.

- Стоило ли волноваться, Иннокентий Федорович! - с улыбкой проронил профессор. - «При кликах» или «при криках» - какая разница?

Разница большая-с!,— возразил Иннокентий Федорович.— Ровно сто лет: XVIII и XIX век! "

Ниже приводятся свидетельства очевидцев этого знаменательного, не только для Царского Села, но и для всей России события, С.Н. Вильчковского* и Э.Ф.Голлербаха**.

2. ИЗ ПУТЕВОДИТЕЛЯ С.Н.ВИЛЬЧКОВСКОГО "Царское Село", 1911 г /2/, - С. 67-68.

Несколько шагов по Лицейскому садику приводят к памятнику Пушкина, заложенному 26 мая 1899 года, в день столетней годовщины рождения поэта, воспитывавшегося в Императорском Царскосельском Лицее.

26 мая 1899 г. в Царскосельском Екатерининском соборе была отслужена, с участием духовенства всех городских церквей, заупокойная литургия и панихида, которую пел соединенный хор учеников мужских учебных заведений города; затем было устроено народное чтение с световыми картинами, относящимися к произведениям поэта, а в Китайском театре состоялось литературное чтение и концерт. Тогда же было постановлено вносить ежегодно из городских доходов в память Пушкина плату за 32 ученика и 6 учениц в учебные заведения города. Наконец, на здании бывшего Лицея, со стороны Большого дворца, была прибита мраморная доска с надписью: «Здесь воспитывался Александр Сергеевич Пушкин. 1811— 1817 гг.».

Расход на памятник был частью покрыт путем добровольных пожертвований домовладельцев и жителей города.

Проект памятника представили скульпторы Чижов, Бах, Позен и Беклемишев. Государь Император утвердилъ эскиз Р. Р. Баха. Фигура отлита из бронзы в мастерской Н. Штанге. На памятники поэт изображен в форме лицеиста, сидящим на скамье.

На гранитном цоколе золотыми буквами высечены следующие строфы:

В прежние времена здесь кончалась березовая роща и начинался сад придворной церкви, огороженный железным забором в каменных столбах.

Волнение. Слезы. Непонятное волнение и сладкие слезы. Стираю их украдкой рукавом белой черкески.

Мне шестой год. Я присутствую при торжественном открытии памятника ему.

Сад, примыкающий к Лицею, наводнен царскосельской публикой: шляпы, зонтики, каски, фуражки, канотье, страусовые перья плавают на поверхности живой лавины. Тесно, жарко, душно, и если бы бонна не держала меня на руках — меня затискали бы в толпе или, по меньшей мере, отдавили бы ноги. Ноги свои я ненавижу в этот день, ибо они обуты в банальнейшие желтые ботинки, а на мне белая черкеска и белая же папаха, на животе болтается великолепный кавказский кинжал — все это до такой степени несовместимо с жалкими детскими "ботинками"! (Эх, сапоги бы надо, красные, сафьяновые... Но дома отвечали: "Ничего, хорош и в ботинках").

Солнце палит все сильнее, и я уже раскаиваюсь, что настоял на черкеске, папаху пришлось снять, я мну ее в руках, мне как-то не по себе, и я начинаю подозревать, что прав насмешник брат, утверждающий, что на "немецком мальчишке" этот воинственный костюм — "как на корове седло".

В центре сада возвышается какое-то загадочное громоздкое сооружение, покрытое брезентом. И все с любопытством глядят на него, точно ожидая, что оттуда кто-то выскочит. Толпа негромко гудит, рокочет, обливается потом. Наконец рявкает оркестр и брезент начинает сползать, обнажая бронзовую фигуру, сидящую на скамье...

В ту минуту, когда брезент сползал, я задыхался от волнения. Меня обуял такой восторг, как если бы мне показали живого Пушкина. "Ja, das war ein grosser Dichter", — умиленно шептала бонна, вытягивая шею и подымаясь на цыпочки, чтобы лучше разглядеть монумент.

О Пушкине я тогда знал немного: известно мне было только, что учился он в Лицее, вот в этом большом белом флигеле, и уже в детстве писал стихи. Некоторые из них я заучил, — ранние и простейшие:

Стихи эти, однажды мне прочитанные, так мне понравились, что я просил читать их еще и еще, пока не запомнил. "Роза" и "заря" надолго стали для меня чем-то неразлучным, "мечты" надолго сохранили "сладкий" привкус, но "за рощей" мерещилась какая-то путаница: "слыхали ль вы" запомнилось как "слыхали львы", "певца любви" как "пивца любви", а потому "глас ночной" казался голосом пьяного, хлебнувшего "пивца любви", "пивца своей печали"... Здесь, в пушкинском садике, мне вспоминалась не эта путаница, а только одна роза, дитя зари — розовое дитя, озаренная первыми лучами солнца, и вообще — заря, заревая радость, утренняя радость пробуждения. Восторг заключался в ощущении, что сейчас происходит что-то великое и радостное. Было нечто непонятное, но волнующее в том, что собралось столько людей во имя одного человека, которого звали Пушкин. Пушистое и немножко смешное имя. "Он стрелял стихами как из пушки".

Но главное было не в стихах и не в имени, а в этом ощущении величия и славы. Гордость за него. Благоговение перед ним. Радость. Заря. Может быть, и вправду вместе со старым брезентом, сползавшим с бронзового лицеиста, сползал куда-то в Лету "девятнадцатый век" и какой-то тайный голос событий шелестел об этом в ветвях столетних лип. Непостижимо, но так. Не мог я знать ни слова "рубеж", ни слова "эпоха", но странный внутренний трепет поведал мне, что расцветает на рубеже столетий — заря (я узнал много лет спустя, что и в самом деле, расцвела в те дни заря символизма, пропел свои первые стихи Блок и бредил зорями Белый). А из этого первого ощущения литературной славы очень скоро возникло во мне высокое и стыдливое чувство, для которого придумано писклявое словцо — "пиетет"... И навсегда запомнился день 15 октября 1900 года...

ИЗ ЗАГАДОК ПРОШЛОГО: ИННОКЕНТИЙ АННЕНСКИЙ И ЦАРСКОЕ СЕЛО. /3/, - С.132.

В этом городе поэтов, где лицеисту Пушкину являлась муза «в таинственных долинах» парка, «средь вод, сиявших в тишине», таким диким диссонансом кажется фигура вековечного «городничего», с которым Анненский беседовал на открытии памятника великому царскоселу. «Городничий», озабоченный тем, что бронза слишком блестит на солнце и это может не понравиться «высочайшим особам», спросил: «А что, Ин. Фед., если бы покрасить памятник зеленой краской?» На что Ин. Фед. благодушно возразил с чудесной иронией: «Ну, почему же памятник, — лучше покрасить скамейки...», и предприимчивый сановник согласился, что скамейки следует предпочесть.
Какая жуткая символика в этом совсем анекдотическом диалоге... Всю жизнь Анненский мягко отводил чиновничью руку, пытавшуюся покрасить то, что блестит, потому что «знаете ли, неудобно, будут высочайшие особы...»

В начале Великой Отечественной войны, за месяц до того, как фашисты заняли город, памятник зарыли на территории лицейского сада, так как опасались, что он погибнет от бомбежки.

Почти четыре года пролежал памятник Пушкину в земле,— его достали из укрытия 24 апреля 1945 года, в мае памятник был поставлен на прежнее место. /4/.

100 лет спустя, 15 октября 2000 года, в Лицейском саду также собрались горожане, чтобы возложить цветы к самому романтичному памятнику Поэту.

— Сегодня нам кажется, что этот памятник был всегда — настолько органично вписался он в ауру Царского Села, — отметил директор Всероссийского музея А. С. Пушкина С. М. Некрасов.

В этот же день, после торжеств в Лицейском саду, состоялось открытие фестиваля “Царскосельская осень”. Церемонию украсили своим присутствием “мэтры оперной цены” Ирина Богачева, лауреаты международных конкурсов вокалистов. /7/.

На протяжении уже более века памятник Пушкину-лицеисту является одним из символов Царского Села, Детского Села, города Пушкина. Он стал неотъемлемой частью города и источником вдохновения для многих поэтов. Некоторые из связанных с памятником стихотворений /6/ вы сможете прочитать на этой странице.

*Сергей Николаевич Вильчковский (1871 - после 1923)- полковник, полицмейстер императорских дворцов, коллекционер, знаток царскосельских древностей, автор наиболее известного и полного путеводителя по Царскому Селу, управляющий Царскосельскими лазаретами во время первой мировой войны.

**Эрих Федорович Голлербах (1895 - 1942) - искусствовед, художник, писатель. Автор книги "Город муз" в которой он рассказывает о русских поэтах, для которых "отечеством" было Царское Село. Мало кто в нашей литературе был столь посвящен в жизнь и тайны Царского Села, как Эрих Голлербах.

***В отчете Николаевской мужской гимназии /9/ сказано, что памятник Пушкину был открыт 22 октября 1901 года. "22 октября 1901 года в Царском Селе в присутствии Великой княгини Елизаветы Маврикиевны и Великих князей происходило открытие памятника А.С.Пушкину в Лицейском садике. В 2 часа дня вся гимназия вместе с другими учебными заведениями города собралась к месту открытия памятника, где был отслужен молебен, при чем пел хор воспитанников всех мужских учебных заведений города."

При создании страницы использованы следующие материалы:

	ИННОКЕНТИЙ АННЕНСКИЙ БРОНЗОВЫЙ ПОЭТ На синем куполе белеют облака, И четко ввысь ушли кудрявые вершины, Но пыль уж светится, а тени стали длинны, И к сердцу призраки плывут издалека.. Не энаю, повесть ли была так коротка, Иль я не дочитал последней половины?.. На бледном куполе погасли облака, И ночь уже идет сквозь черные вершины... И стали — и скамья и человек на ней В недвижном сумраке тяжеле и страшней. Не шевелись — сейчас гвоздики засверкают, Воздушные кусты сольются и растают, И бронзовый поэт, стряхнув дремоты гнет, С подставки на траву росистую спрыгнет.
	ГРАФ ВАСИЛИЙ КОМАРОВСКИЙ В ЦАРСКОМ СЕЛЕ Я начал, как и все — и с юношеским жаром Любил и буйствовал. Любовь прошла пожаром, Дом на песке стоял — и он не уцелел. Тогда, мечте своей поставивши предел, Я Питер променял, туманный и угарный, На ежедневную прогулку по Бульварной. Здесь в дачах каменных — гостеприимный кров За революцию осиротевших вдов. В беседе дружеской проходит вечер каждый. Свободой насладись — ее не будет дважды! Покоем лечится примерный царскосел, Гуляет медленно, избавленный от зол, В аллеях липовых скептической Минервы. Здесь пристань белая, где Александр Первый, Мечтая странником исчезнуть от людей, Перчатки надевал и кликал лебедей, Им хлеба белого разбрасывая крошки. Иллюминация не зажигает плошки, И в бронзе неказист великий лицеист. Но здесь над Тютчевым кружится «ржавый» лист, И, может, Лермонтов скакал по той аллее? Зачем же, как и встарь, а может быть и злее, Тебя и здесь гнетет какой-то тайный зуд? — Минуты, и часы, и месяцы — ползут. Я знаю, утомясь опять гнездом безбурным, Скучая досугом своим литературным, Со страстью жадною я душу всю отдам И новым странностям, и новым городам. И в пестрой суете, раскаяньем томимый, Ведь будет жаль годов, когда я, нелюдимый, Упорного труда постигнув благодать, Записывал стихи в забытую тетрадь...
	КНЯЗЬ ВЛАДИМИР ПАЛЕЙ ПЕРЕД ПАМЯТНИКОМ ПУШКИНА В ЦАРСКОМ СЕЛЕ Осенний день влечет к печальной грезе, Все замерло... Порхает желтый лист, И в той же неизменно-тихой позе Мечтает вдохновенный Лицеист. Я здесь один... Безмолвствует аллея, Но мысли странные бегут волной, И чудится, что томик Апулея Среди листов лежит передо мной... О, мой кумир! Наставник лучезарный, Кому обязан многим я! Перед Тобой стою я, благодарный, В неясном блеске облачного дня... Учитель светлый мой! В иные годы Ты здесь блуждал, лелея юный стих. Теперь сентябрь... и голос непогоды Пред думою Твоей как будто стих. И листьев не колышется завеса, Застыл весь мир, как чудно-скорбный рай, И снится мне, что выстрела Дантеса Еще не услыхал российский край, Что Ты еще — воспитанник Лицея, С грядущею поэмою-мечтой, Что жизнь Тебя, как жуткая Цирцея, Томит своею страшной красотой... О Юноша с мятежными кудрями! Ты ожил вновь, божественный пиит, И Муза, над Тобой, взмахнув крылами, С улыбкой неразгаданной стоит! И кажется, что все воскресли боги; Что нет времен, что Ты заговоришь, Что голос Твой, и ласковый, и строгий, Нарушит эту призрачную тишь, Что, полон неземного снисхожденья, Поймешь Ты, чем мой робкий дух томим, И в сказку Твоего стихосложенья Я буду посвящен Тобой самим, Что объяснишь Ты мне святые тайны, И долгого мечтанья сладкий вред, И вдохновенья ореол случайный... О, Боже мой! Какой прекрасный бред! Нет! Это — сон... Влечет к унылой грезе Осенний день, и плачет желтый лист, И в той же неизменно-тихой позе Мечтает вдохновенный Лицеист...
	ДМИТРИЙ КЛЕНОВСКИЙ ДОЛГ МОЕГО ДЕТСТВА Двоился лебедь ангелом в пруду. Цвела сирень. Цвела неповторимо! И, вековыми липами хранима, Играла муза девочкой в саду. И Лицеист на бронзовой скамье, Фуражку сняв, в расстегнутом мундире, Ей улыбался, и казалось: в мире Уютно, как в аксаковской семье Всё позади. Заветный дом Чернеет грудой кирпича и сажи, И Город Муз навек обезображен Артиллерийским залпом и стыдом. Была пора: в преддверье нищеты Тебя земля улыбкою встречала. Верни же нынче долг свой запоздалый И, хоть и трудно, улыбнись ей — ты.
	ВСЕВОЛОД РОЖДЕСТВЕНСКИЙ В ЗИМНЕМ ПАРКЕ Если колкой вьюгой, ветром встречным Дрогнувшую память обожгло, Хоть во сне, хоть мальчиком беспечным Возврати мне Царское Село! Бронзовый мечтатель за Лицеем Посмотрел сквозь падающий снег, Ветер заклубился по аллеям, Звонких лыж опередив разбег. И бегу я в лунный дым по следу Под горбатым мостиком, туда, Где над черным лебедем и Ледой Дрогнула зеленая звезда. Не вздохнуть косматым, мутным светом, Это звезды по снегу текут, Это за турецким минаретом В снежной шубе разметался пруд. Вот твой теплый, твой пушистый голос Издали зовет - вперегонки! Вот и варежка у лыжных полос Бережет всю теплоту руки. Дальше, дальше!.. Только б не проснуться, Только бы успеть - скорей! скорей!- Губ ее снежинками коснуться, Песнею растаять вместе с ней! Разве ты не можешь, Вдохновенье, Легкокрылой бабочки крыло, Хоть во сне, хоть на одно мгновенье Возвратить мне Царское Село!
	ПАМЯТНИК ЮНОМУ ПУШКИНУ Распахнув сюртук свой, на рассвете Он вдыхал все запахи земли. А вокруг играли наши дети, Липы торжествующе цвели. Бабочки весенние порхали Над его курчавой головой. Светлая задумчивость печали Шла к нему — и был он как живой. Вот таким с собою унесли мы, Чтоб хранить во фронтовой семье, Образ светлый и неповторимый — Юношу на бронзовой скамье. И когда в дыму врага, в неволе, Задыхался мирный городок, Ни один боец без горькой боли Вспомнить об оставшемся не мог. Вот они, годов военных были: Словно клад бесценный, в глубь земли Руки друга памятник зарыли И от поруганья сберегли. Мы копали бережно, не скоро, Только грудь дышала горячо. Вот он! Под лопатою сапера Показалось смуглое плечо. Голова с веселыми кудрями, Светлый лоб — и по сердцам людским, Словно солнце, пробежало пламя: Пушкин встал — и жив и невредим! * * * * * Баловень лицейской легкой славы, Спутник Батюшкова и Шолье, Арапчонок смуглый и курчавый, Он присел на бронзовой скамье. И в тени пятнистой и неяркой, Взглядом провожая облака, Под листвой дряхлеющего парка Молодым остался на века.

Гл. страница	ИСТОРИЯ ИЗ ДОМАШНЕГО АРХИВА	Гостевая книга
ЦАРСКОЕ СЕЛО \| ЕВПАТОРИЯ \| ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ \| ГЕНЕАЛОГИЯ \| СОДЕРЖАНИЕ САЙТА

ЦАРСКОЕ СЕЛО НА РУБЕЖЕ XIX-XX ВЕКОВ \| СТАТИСТИКА Ц.С. \| КАРТА Ц.С. \| ЦАРСКОЕ СЕЛО В ИНТЕРНЕТЕ
ПРОГУЛКА ПО ЦАРСКОМУ СЕЛУ НАЧАЛА XX ВЕКА				КНЯЖНА ВЕРА ГЕДРОЙЦ: СКАЛЬПЕЛЬ И ПЕРО. УЛ. МАЛАЯ И ЕЕ ЖИТЕЛИ МАЛАЯ, 63. ДОМ-МУЗЕЙ А.Ахматовой и Н.Гумилева УЧЕБНЫЕ ЗАВЕДЕНИЯ Ник. гимназия Реальн. уч-ще СЕМЬИ ЦАРСКОСЕЛОВ
От вокзала до дворца 1	От вокзала до дворца 2	От вокзала до дворца 3	Воспоминания о Ц.С.
Железная дорога Бульвары Лечебные заведения Городское хозяйство Учебные заведения Ворота "Любезным моим сослуживцам" Пруды Лютеранская церк.	Городовая ратуша Жен. ремесл. приют Пальмовая теплица Большая оранжерея Кавалерские домики Дворцовое правл. Памятник Пушкину Знаменская церковь Лицей	Феодоровский собор Феодоровск. городок Египетские ворота Дача А.С. Пушкина Соборная площадь Кирасирская церковь Софийский собор Царскос. кладбища	А.Ахматовой Э.Голлербаха Н.Пунина О.Чеховой В. Рождественского А. Редигера В. Гедройц Л.Барановой

ПАМЯТНИК А.С.ПУШКИНУ

в Царском Селе