БИОГРАФИЧЕСКИЕ СВЕДЕНИЯ И ВОСПОМИНАНИЯ О МОЕМ ОТЦЕ КОСЕ ЮРИИ ИВАНОВИЧЕ.

Юрий Иванович Кос родился в России в С.Петербурге 11 апреля 1889 г. в семье крупного коммерсанта, совладельца фирмы по поставке отделочных строительных материалов КОС И ДЮРР. Отец Юрия Ивановича - Кос Иван Осипович был родом из Любляны, австрийский подданный (Словения в то время была в составе Австро-Венгрии). Более подробные сведения об отце Юрия Ивановича приведены в приложении №1.

Мать Юрия Ивановича - Вера Карловна Кос (Бернадская) была уроженка г. С.Петербурга.

У Юрия Ивановича было четыре сестры: Анна (1891 - 1979), Мария (1893 - 1933), Beрa (1895 - 1969 ), Надежда (1899 - 1937).

В 1899 г. Юрий Иванович поступил в приготовительный класс ИМПЕРАТОРСКОЙ Николаевской Царскосельской гимназии (Царское Село - ныне город Пушкин), которую окончил в 1908 г. и поступил в С.Петербургский университет на биологическое отделение Физико-математического факультета, где успел сдать экзамены по анатомии растений, анатомии человека, общей биологии и зоологии беспозвоночных.

В 1910 г. был арестован царским правительством за связь с революционно настроенными студенческими кружками и участие в демонстрации с призывами свержения монархии, при обыске у него нашли "компромитирующую" переписку с замешанными в революционной деятельности его товарищами и карикатуры на Николая II. Как "опасный" иностранец (в то время он имел австрийское подданство) он был заключен на два месяца в тюрьму, после чего по решению властей выслан на 10 лет за пределы царской России.

В 1911 г. был зачислен студентом в Лейцигский университет в Германии, где в течение двух семестров слушал лекции известного ботаника профессора Пфефера и по зоологии - профессора Хуна, а потом в 1912 г. перевелся в норвежский университет в городе Осло (тогда город Христиания) в котором занимался до Февраля 1917 г. В 1917 г., после Февральской революции, у отца появилась возможность вернуться на Родину, чем он сразу же и воспользовался, даже не став сдавать заключительного экзамена по основному предмету ботанике, прослушав полный курс биологического факультета университета в Осло и сдав все экзамены за исключением упомянутого, в период пребывания за границей Юрий Иванович, в свободное от занятий время, посетил 20 стран Европы, Малой Азии и Африки; в том числе Францию, Испанию, Португалию, Бельгию, Англию, Марокко, Тунис, Алжир, Турцию, Грецию, Румынию, Австро-Венгрию, Италию, Данию, Швецию и др. страны, в 1914 г. перед началом 1-ой мировой войны Юрий Иванович проводил лето в Испании в горах Сьерра-Невады, где собрал большой гербарий растений этого района и коллекцию бабочек, которые подарил университету в г. Осло.

Вернувшись на Родину, Юрий Иванович принял советское гражданство и с 1917 по 1930 годы работал преподавателем в  средних школах в городе Детское Село (бывшее Царское Село) и в городе Павловске. Он преподавал в старших классах ботанику, зоологию, анатомию и физиологию человека, основы геологии и палеонтологии.

Юрий Иванович всегда старался заинтересовать учеников биологическими дисциплинами и дать им больше, чем этого требовала школьная программа. Об этом много рассказывал мне его бывший ученик, а впоследствии доктор биологических наук, профессор Ленинградского ботанического института им. Комарова АН СССР Голлербах Максимилиан Максимилианович (ныне покойный).

В 1930 году отец перешел на научную работу во Всесоюзный институт Растениеводства (ВИР) и заведывал опорным пунктом ВИР в г. Детское Село, где с участием проф. Кобранова, проф. Арцибашева, проф. Ильинского, проф. Керна и других специалистов создал богатый в видовом отношении дендрарий, который впоследствии перешел в ведение контрольно-семенной станции Ленинградского треста зеленого строительства.

Отец был человеком прямодушным и откровенным, легко сближался с людьми. Будучи деятельным и широко образованным с живым интересом ко всему, что происходит вокруг, он не ограничивал круга своих знакомств только биологами. Его интересовала поэзия, искусствоведение и, конечно. политика. Он дружил с семьей поэта И. Анненского, искусствоведа и художника Э. Голлербах, Гейне, встречался много раз с писателем А. Толстым и многими другими.

В те времена с участием Юрия Ивановича был организован кружок "Зеленая лампа". На собраниях кружка читали стихи, обсуждали новинки литературы; не обходилось и без оценки, как тогда говорилось, - текущего момента. В таких дискуссиях участвовал и отец. Он возмущался методами, которыми проводилась коллективизация, высказывал сомнения по срокам выполнения тех или других директив ВКП(б). Особенно нетерпим был к использованию политических аргументов в научных дискуссиях.

Добавим к этому, что к тому времени все сестры Юрия Ивановича уехали за границу, т.к. не были поддаными СССР. Там вышли замуж и осели в разных странах Европы: Надя поселилась в Швейцарии (в Женеве), Нютя стала жить на родине Косов - в Любляне, а Мария и Вера - в Норвегии (в Осло).

Отец вел переписку с сестрами, они помогали ему периодически - деньги передавались через посольства.

Всего этого было достаточно, чтобы обратить на себя ОГПУ, тем более, что этому содействовали услужливые информаторы - назовем их так помягче. 15 марта 1933 года отец был арестован, обвинялся по ст. ст. 53-6, 58-10 и 58-11 УК РСФСР. В тюрьме он пробыл два месяца. Постановлением Тройки ПП ОГПУ в ЛВС от 14 мая 1933 года было определено лишить отца права проживания в городах Москве и Ленинграде, московской и Ленинградской областях, погранполосе сроком на 3 года. Он оставляет временно семью в Детском Селе, а сам уезжает на поиски работы.

В том же 1933 году Юрий Иванович переехал в город Саратов, а через год в город Аткарск, где работал в должности дендролога на крупных питомниках треста РСФСР "Госзеленхоз". Был премирован за хорошую постановку семенного дела и за перевыполнение плана по работе.

В 1935 году, оставаясь в системе того же треста РСФСР "Госзеленхоз", отец переехал в г. Пятигорск, а потом а Кисловодск, где работал до 1937 года директором, созданного под его же руководством, крупного декоративного питомника в районе "Малого Седла" (название известной горы в парковой зоне Кисловодска. Впоследствии этот питомник превратился в большое хозяйство и находился в ведении Кисловодского "Курортзеленсроя».

В Кисловодске воссоединилась окончательно вся семья. До этого мы жили небольшое время с отцом а Аткарске.

В 1937 году семья переехала в г. Нальчик. Здесь мать стала работать ст. преподавателем математики в Кабардино-Балкарском государственном пединституте. Отец за период с 1937 по 1949 г. работал сначала техноруком паркового хозяйства, потом агрономом подсобного хозяйства республиканской больницы и специалистом по лекарственным растениям в Аптекоуправлении.

Работая в Аптекоуправлении, Юрий Иванович исходил пешком буквально всю Республику, выявляя месторождения наиболее ценных лекарственных растений, изучал их экологию, что дало ему впоследствии возможность написать большой труд о лекарственных растениях Республики.

С 1949 г. отец занимал общественную должность председателя Кабардино-Балкарского отделения Всероссийского общества содействия охране природы и озеленению населенных пунктов, председателя ботанической секции общества и как основную платною должность - директора и главного ботаника, принадлежащего обществу и созданного по его инициативе и прямом участии республиканского краеведческого ботанического сада.

С 10.01.54 г. отец работал по совместительству в Кабардино-Балкарском научно-исследовательском институте в должности научного сотрудника.

Юрий Иванович был женат и имел трех детей от этого брака. Его жена - Нина Ивановна Кос (Соболева) (26.07.1905 -10.10.1991) работала в Кабардино-Балкарском государственном университете. Работала ст. преподавателем (с 1964 г. и. о. доцента) кафедры геометрии и высшей алгебры. В бывшем пединституте начала работу в 1937 году.

Старшая дочь Светлана скончалась в младенчестве (1928 - 1929).

Сын Юрий закончил в 1943 г. среднюю школу №7 в г.Нальчике и поступил в Ленинградский электротехнический институт им. Ульянова (Ленина), который окончил в 1955 г. В 1974 году защитил кандидатскую диссертацию. Работал в области приборостроения. В настоящее время находится на пенсии и живет с семьей в С.Петербурге. Год рождения - 1930.

Сын Вячеслав (23.09.1933 -16.12.1997) окончил в г. Нальчике технологический техникум и инженерно-технический Факультет Кабардино-Балкарского государственного университета. Всю жизнь работал на промышленных предприятиях г. Нальчика (машиностроительный завод и др.). Его вдова Алла Георгиевна, две дочери - Татьяна и Ольга и внуки живут в г. Нальчике.

Юрий Иванович всегда был самым настоящим бессеребреником. Работа настолько поглощала и увлекала его, что он порой забывал, что деньги, которые он получал за нее, все-таки нужны для существования его самого и его семьи. Мама была более практичным человеком, поэтому возникали сцены объяснений между супругами, после которых отец обещал исправиться, а мама, успокоившись, понимала, что исправляться-то нечему - такова уж натура этого человека. Ценить в нем нужно его честность, доброту, покладистый характер, остроумие и беззаветную преданность любимому делу. Для устройства семейного быта - это хорошо, но, нам скажет любая женщина, недостаточно, но оба супруга были людьми творческими и интеллигентными, поэтому вспышки разногласий по бытовым вопросам тонули в общности взглядов, интересов и добром отношении друг к другу.

А вот то, что Юрий Иванович не защищает диссертацию, на него ополчилась не только Нина Ивановна, но и его ближайшие соратники. «Юрий Иванович, при Вашей эрудиции и огромном практическом опыте ботаника-исследователя, с таким количеством научных публикаций и открытых новых видов растений следовало бы иметь ученую степень" - говорили ему. Он возражал - говорил, что не хочет тратить время на оформительские дела по защите. "Я боюсь экзамена по Марксизму-Ленинизму" - добавлял он, что было предметом веселых шуток у окружающих.

Наконец сопротивление было сломлено - сдан "страшный" экзамен и в 1960 году защищена диссертация на Ученом Совете Ленинградского ботанического института им. акад. Комарова. Даже вставал вопрос о присвоении Юрию Ивановичу докторской степени, но знающие все процедурные вопросы члены Совета, не рекомендовали этого делать: если ВАК не утвердит докторскую степень, то и кандидатская не будет присвоена. А друзья специалисты говорили: "Для нас Юрий Иванович всегда был доктором в своем деле - таким и остается".

В следующем 1961 году 19 марта отца не стало. Умер он после неудачно проведенной операции аппендицита, и даже на смертном одре он интересовался состоянием дел в его детище - ботаническом саду. А самые последние его слова были обращены к жене, которая была около него все последние дни: "Бедная Нина".. И в интонации этой фразы угадывалось извинение за то, что он обречен покинуть ее навсегда.

Похоронили Юрия Ивановича в г. Нальчике на городском кладбище. Проститься с Юрием Ивановичем в день похорон, кроме близких и знакомых, пришло много незнакомых нам людей. Может быть и отцу многих из них не знал лично, но чем-то эти люди были связаны с ним, за что-то были ему благодарны.

Провожающих было так много, что когда похоронная процессия, шедшая по улице Ш.Ногмова, приблизилась к университету, конец ее едва миновал школу №5, а по дороге и провожающим присоединялись все новые и новые люди.

Уже десятилетия спустя, в 1997 году, брат познакомил меня с книгой Степанова Гелия Владимировича и Залиханова Михаила Чоккаевича "Восемь дней на стене", издана она в С.Петербурге в издательстве "Гидрометиздат" в 1994 году. Книга была интересна как тем, что, вo-первых, мы хорошо знали Гелия, который был в свое время мальчишкой из нашего затишинского двора, а, во-вторых, в ней есть воспоминания об отце и брате. Авторы, вспоминая детские годы, рассказывают, какое влияние на их судьбу оказало общение с Юрием Ивановичем. Отец любил беседовать с пацанвой двора, располагая их к себе простотой общения, интересными рассказами и остроумными ответами на все интересовавшие их вопросы. Рассказчик был он превосходный; речь его была неспешней, с паузами, во время которых он что-то вспоминал или придумывал, ведь он и фантазером был, каких не часто встретишь, конечно же основные темы его рассказов были посвящены путешествиям и живой природе.

Гелий пишет, что именно Юрий Иванович пробудил в нем интерес к туристическим походам, а потом и альпинизму. А сколько еще, наверное, есть людей, которых отец зарядил на содержательную творческую жизнь, сам того не подозревая.

И теперь я уверен, что те незнакомые люди, которые пришли его проводить, были именно из тех, кого отец сумел заинтересовать на всю жизнь чем-то полезным и увлекательным. Ведь воспитывают людей не наставления и лекции о морали, а живой пример хороших людей, жизнь и дела которых открыты для всех. Таким и был мой отец- Юрий Иванович Кос.

Сорок два года прошло с тех пор, как умер отец, и не было дня чтобы я о нем не вспоминал. Память о нем настолько закрепилась в моем сознании, что я перестал воспринимать факт его отсутствия, как реальность: для меня он всегда рядом.

Мне очень повезло, что мое детство, отрочество и первые годы зрелости проходили бок о бок с таким незаурядным человеком, каким был мой отец, и теперь, каждый день из его жизни, который удается вспомнить, я воспринимаю как исторический эпизод, который не должен кануть в лету забвения, а должен быть сохранен для людей. Талантливые и одержимые по природе люди всегда ищут вдохновения в биографиях себе подобных.

Мои самые первые воспоминания об отце относятся к тому времени, когда мы еще жили в Детском Селе в доме, который до революции принадлежал моему деду - Косу Ивану Осиповичу, правда, теперь мы занимали в нем только три комнаты - одну большую и две маленьких. Остальные помещения первого и второго этажа были национализированы и превращены в "коммуналки". Но несмотря на это, дом продолжал сохранять признаки былой независимости и уюта.

На второй этаж вела достаточно широкая деревянная лестница в два пролета. По ней попадали в большой холл, из которого вели двери в ряд комнат. Два простенка между дверьми занимали огромные шкафы с книгами, а два или три других украшали застекленные витрины с коллекцией бабочек, собранной Юрием Ивановичем во время его путешествий по странам Европы, малой Азии и Африки.

Больше всех запомнилась мне большая перламутровая бабочка; она одна занимала целую витрину. Теперь я уже не помню, где ее отец поймал, но то, что это был редкий экземпляр - нет сомнений.

В книжных шкафах было много редких изданий в прекрасных переплетах с узорами и золотым теснением. Большая часть книг была на словенском, норвежском, немецком и других языках. Одну из них, на русском языке, в красивом тесненном переплете, я запомнил, так как очень любил рассматривать картинки в ней; эта книга называлась "Чудеса природы", автора уже не помню. Отец объяснял мне, что изображено на картинках, которые я не понимал. Так в трехлетнем возрасте я уже знал, что такое вулкан, смерч, цунами, огни Эльфа и другое.

Жива у меня в памяти и обстановка наших комнат того времени - может быть потому, что многие предметы мебелеровки переехали с нами а Кисловодск, а потом - и в Нальчик. Когда-то они, с другими утраченными, были в обиходе в доме деда,

В одной из комнат дома в Детском Селе стоял большой круглый стол, исполненный в технике белого лака с золочеными резными элементами декора. Его столешница, которая покоилась на центральной опоре с крестовидной ножкой, была выполнена из черного полудрагоценного камня, отшлифованного до зеркального блеска. По окружности камень был обрамлен деревом с белым лаковым покрытием и изящной золоченой резьбой по карнизу. Это было настоящее произведение искусства.

Стулья, из того же гарнитура для гостиной, были в том же стиле: белый лак дерева в сочетании с золоченой резьбой, их мягкие сидения, обтянутые китайским шелком с красивым тканым рисунком светлого желто-оранжевого оттенка, ажурные спинки, в виде рам, заполненных точеными вертикальными палочками, похожими на миниатюрные колонны, со своими базами и капителями и золочеными выемками по всей длине, - делали стулья очень изящными и величественными.

Последний стул из этой коллекции ушел в небытие уже после Войны, году в пятидесятом.

Помню и два замечательных платяных шкафа из карельской березы. Один был очень большой, с двухстворчатой дверью и ящиком для белья внизу; другой, поменьше, имел одну дверцу. Мы с братом, когда родителей не было дома, любили забираться на большой шкаф (уж не помню, как это нам удавалось) и прыгать на стоявшую рядом кровать. У нас это именовалось - "сдавать геройство".

Во время Войны большой шкаф был обменен родителями на пуд кукурузной муки. Спасибо ему за это.

От папиной комнаты его юных лет оставались предметы дубового гарнитура для кабинета. Это небольшой письменный стол на кошках с одним выдвижным ящиком под столешницей, декорированный изящной резьбой; этажерка для книг с верхним и нижним выдвижными ящиками, и, наконец, - две подвесные книжные полки, выполненные в том же стиле. Стол, этажерка и одна из полок сохранились до сих пор и находятся в Нальчике, в квартире вдовы моего брата Вячеслава - Аллы Георгиевны.

В коллекцию мебели (такое сочетание слов больше всего подходит к этим шедеврам) входил и спальный гарнитур. Главенствовали в нем две широкие и высокие кровати с ажурными спинками из художественного сочетания вертикальных и горизонтальных бронзовых трубчатых стержней; изящные бронзовые балясины и маленькие шарики украшали места перекрестий, а большие шары венчали несущие боковые стойки спинок. К этому надо добавить, что все элементы бронзовых спинок были покрыты позолотой. О конструкции пружинных матрасов этих кроватей можно писать целое исследование. Сделаны они были по самым высоким стандартам того времени; рамная основа - из благородной древесины. Фигурные витые пружины - из стальной проволоки с бронзовым покрытием, мягкий верх - с обязательным слоем из конского волоса и т. п.

В гарнитур спальни входило также два ночных столика из карельской березы с мраморными столешницами и - туалетный стол с большим зеркалом в фигурной раме, который тоже был выполнен из карельской березы и украшен резным декором.

Я так подробно остановился на описании мебели, потому что всегда считал, что окружающие человека вещи - это тоже его характеристика. Если бы это было не так, то не нужны были бы квартиры - музеи известных людей. А ведь как трепетно мы смотрим порой на предмет обихода, который возбуждает в нашем воображении картины яркие и удивительные по своей достоверности. Потом из рассказа экскурсовода, выясняется - совпало.

Вспоминаю и два кресла, очень необычных по конструкции: пухлые продолговатые сидения на коротких ножках и такие же пухлые продолговатые спинки, подлокотники отсутствовали. Лицевые поверхности кресел были отделаны шерстяной ковровой тканью с орнаментальным рисунком в приглушенных разноцветных тонах, Но прославились эти кресла для меня совсем другим. Бывало отец садился на одно из них, брал меня на колени - и начинались волшебные минуты моей жизни: он рассказывал, а я, затаив дыхание, слушал.

Отец был превосходным рассказчиком и незаурядным фантазером, правда и выдумка в его рассказах органично соседствовали, придавая удивительно красочную и интригующую окраску его повествованию.

Где была правда, а где вымысел - для меня, маленького, значения не имело: важным оставалось только то, что очень интересно было слушать. Например, отец рассказывал о приключениях наших предков, которые, якобы, были пиратами с острова Кос в Средиземном море. А из его рассказов об африканских приключениях запомнился один - весьма интригующий. Однажды в ... в Тунисе отец пришел с обезьяной. Его не хотели пускать, но он сказал, что это его подруга, и оставлять ее без ночлега он не намерен. Чем кончилась эта история, уже не помню. Подобных историй в рассказах отца было много. Всех их отличала оригинальность сюжета и веселая концовка.

Отец хорошо рисовал и сочинял стихи (о поэтической ценности которых судить не берусь), но нам с братом было очень интересно, проснувшись утром, иногда обнаруживать у себя в изголовьи постели альбом со стихами и рисунками отца, посвящены они были нашим детским делам и шалостям. Некоторые тексты и рисунки, по оценка мамы, были на грани форменного хулиганства, и это было не педагогично, но именно этим они приводили нас с братом в неописуемый восторг.

Дом в Детском Селе окружал большой сад, который со стороны улицы был огражден металлическим забором. Такие еще сохранились у некоторых домов в Пушкине, их конструкция незамысловата: верхняя и нижняя прожилины выполнены из полосовой стали, а штакетник - из прутков, заостренных сверху.

Многие деревья в саду были посажены дедом; некоторые из них сохранились до сих пор. Но дома, к сожалению, уже нет. Он простоял до середины прошлого века (ХХ-го), обветшал и был снесен. На его месте построили кирпичный, и он стал наследствовать память о старом доме, тем более, что сохранились вокруг фрагменты окружавшего его сада.

Пережил старый дом и период своего ренессанса, который пришелся на тридцатые годы прошлого столетия, когда частыми гостями нашей семьи были Анненские, Гейне, Э.Ф.Голлербах, А.Толстой и другие служители муз и наследники царскосельской интеллектуальной элиты, в основном художественного направления.

Гости собирались обычно поздно, и меня укладывали спать в соседней комнате. Но прежде чем заснуть, я очень любил прислушиваться к звукам, доносившимся через стенку: вот заиграл рояль, во вот слышен чей-то басистый смех, а вот кто-то громко что-то рассказывает, даже отдельные слова можно разобрать, и я под аккомпанимент этих волшебных звуков (иначе их теперь не называю) уплывал в сон.

Родители были очень гостеприимными и общительными людьми, поэтому такие вечера в доме случались часто.

Вожделенна и сладостна память о эпизодах детства, которые так глубоко поразили душу и сердце; у каждого они свои, но запоминаются одинаково.

Не могу не упомянуть еще об одной достопримечательности дома - картине словенского художника, друга семьи деда, которая была написана в 1900 году. На картине изображен семейный групповой портрет в саду на фоне дома в Териоках (ныне Зеленогорск), который тоже принадлежал деду, и туда в летнее время переезжала семья.

В центре полотна, на траве, рядом с дорожкой ведущей к дому, сидит Вера Карловна с маленькой Верой; за ними на садовой скамейке - Нютя, она оперлась двумя руками на черенок лопаты, а ноги поставила на выступы штыка. С другой стороны скамьи стоит одиннадцатилетний Юрий Иванович в широкополой шляпе и держит грабли, закинутые на плечо. На дорожке Мария на трехколесном велосипеде, за которым бежит рыженькая собачонка. Глава семьи - Иван Осипович, на втором плане, из лейки поливает цветы. В правом углу картины, на переднем плане, - бабочка на кустике цветов. Весь задний план занимает одноэтажный дом с верандой и асимметричным боковым выступом. Две прислуги в длинных белых платьях стоят у дома: одна около веранды, а вторая - с противоположной стороны. Из одной из труб вьется дымок, с левой стороны из-за крыши дома выступает куща деревьев.

Сюжет картины не производит впечатления постановочного, а наоборот, выглядит очень естественно: запечатлен момент из жизни семьи в саду.

На картине нет младшей сестры отца, Нади; в это время, когда писалась картина, она еще не родилась.

Внешний облик Юрия Ивановича в детскосельский период его жизни емко и остроумно нарисовал Эрих Федорович Голлербах в своей книге "Город муз" (переиздание 1993 г.,"Арт-Люкс", Санкт-Петербург). На странице 155 находим: "... а этот светлый юноша, головой едва не задевающий за телеграфные провода - Гулливер в стране лилипутов, это - Юриваныч Кос, первостатейный ботаник, кругосветный путешественник и симпатяга, мальчишки пристают к нему - "дяденька, достань воробушка..,"

Эрих Голлербах - замечательный исследователь живописи, скульптуры, архитектуры и поэзии, работавший в 10-е - 40-е годы 20-го века. В книге "Город муз" Э.Голлербах рассказывает о русских поэтах, для которых "отечеством" было Царское Село: Пушкине, Кюхельбекере, Анненском, Гумилеве и др. Автор рассматривает Царское Село как "литературный символ и памятник быта". В книге много строк посвящено и его современникам - знаменитым и видным людям Детского Села. Удостоился этой чести и мой отец.

Я уже писал о том, что в доме отца часто собирались известные люди Детского Села - поэты, писатели, художники. Бывал на таких встречах и Эрих Федорович Голлербах. между ним и отцом сложились дружеские отношения, которые поддерживались вплоть до их вынужденного расставания.

Юриваныч (очень удачная находка Э.Голлербаха: именно так на слух воспринимались имя и отчество отца) был ровно двухметрового роста, узкоплеч, носил 47-ой размер обуви, ходил он всегда быстро, слегка опустив голову, в неизменной шляпе с волнообразными полями и примятой тульей (это уже в нальчикский период), и, практически, никого не замечал вокруг, так как был всегда поглощен своими мыслями. А мысли - были исключительно ботанического содержания - о новых видах растений, планах статей, планировке новых скверов, - да мало ли о чем мог думать человек, основным содержанием, удовольствием и страстью которого была наука ботаника.

Мысли и заботы семейного плана выпадали, чаще всего, на долю Нины Ивановны. Вот такое "разделение труда" сложилось в нашей семье.

Рост и несколько неуклюжая фигура отца часто служили предметом для шутливых эпиграмм и анекдотов его друзей и хороших знакомых.

Был такой эпизод а жизни отца. В качестве единственного пассажира на маленьком самолете, так называемом "кукурузнике", он летал в местечко под названием Бажеган. Густой туман и обледенение самолета не позволили пилоту правильно сориентироваться, и они сели "плюхом", не дотянув до аэродрома сотню метров. Все обошлось без травм, но, как рассказывал отец, до аэродрома им пришлось вдвоем тащить самолет за хвост. Наш сосед по лестничной площадке - некто Павел Юрьевич -  веселый и остроумный человек, тотчас откликнулся на это событие: сочинил стихи, записал их на патефонную пластинку, которую подарил отцу. Проигрывание этой записи всеми слушателями было встречено с восторгом: уж больно хороша была идея розыгрыша. К сожалению, я помню только одно четверостишие из текста:

Кто летал на Бажеган, 

поломал аэроплан? 

По-немецки - это гросс, 

А по-русски - Юрий Кос.

Отец сам любил шутить и хорошо воспринимал шутки в свой адрес, умел ценить находчивость и остроумие людей.

Но главным в жизни отца была наука. Живая природа с многообразием ее растительного и животного мира - вот та среда, которая больше всего увлекала отца, в которой он чувствовал себя свободно и уверенно, в которой черпал жизненные силы, вдохновение и радость бытия. Н нему, как к никому более, подходит определение -- натуралист, естествоиспытатель в самом широком понимании этого слова. Своим отношением к работе отец увлекал и работавших с ним людей. Будничные занятия с растениями в питомниках Кисловодска и Нальчика он мог превратить в инригующей и занимательный процесс для окружающих. Дело в том, что он всегда свои действия с растениями сопровождал пояснениями, иногда это превращалось в небльшую лекцию. При этом глубина содержания пояснений не зависила от того, кто рядом - ботаник, заготовитель семян или садовый рабочий. Эту черту в нем люди ценили, может быть поэтому в окружении отца не было недобросовестных Работников и лентяев, об этом он сам говорил.

Юрий Иванович вел обширную переписку со специалистами почти всех ботанических учреждений Советского Союза. С Главным ботаническим садом АН СССР у него была особенно прочная многолетняя связь.

У отца была переписка и с садоводами-любителями, которые обращались к нему за советом. Среди них были и такие, как академики А.Ф.Иоффе и В.О.Кулибакин: писали отцу и школьники. Отвечал на письма он всегда очень развернуто, подробно рассказывал, как нужно ухаживать за тем или иным растением. Такое внимательное отношение к писавшим ему людям, настраивало их продолжать переписку, которая у некоторых постепенно перерастала в дружеское общение с отцом.

Со многими ботаниками Союза отец периодически встречался. Иногда многие из них приезжали к нему в Кисловодск и Нальчик. Я помню эти неформальные семинары ботаников из разных мест Союза, которые отец организовывал у нас дома. У меня сохранилась групповая фотография, на которой приехавшие к отцу специалисты запечатлены в полисаднике возле нашего дома в Кисловодске, к сожалению, по фамилии помню только одного - это Виктор Борткевич, ботаник из Москвы, большой друг отца - поэтому и запомнился. С ним наша семья отдыхала в 1937 году в Теберде.

Вспоминая этих людей, я много позже разобрался, чем же они были так замечательны, что на меня, мальчишку, произвели такое впечатление, что я их помню до сих пор. Очевидно дело в том, что все эти люди были с неповторимой индивидуальностью, личностями в высоком значении этого понятия, проявлялось это во всем - и в культуре речи и общении, и в манере вести спор, и серьезно разговаривать с детьми. Должен сказать, что одно присутствие в обществе таких людей оставляет неизгладимое впечатление и запоминается на всю жизнь.

Здесь будет уместно сделать такое отступление. Дело в том, что в мои и брата школьные годы отец мало уделял внимания нашему воспитанию. я имею ввиду тот банальный стереотип, где главенствуют замечания, наставления и проверка домашних заданий. Отец был скроен иначе - все это было бы ему скучно и не интересно. При таких действиях он обязательно скатывался бы к какому-нибудь озорству или импровизации. В то же время, разговоры родителей, их оценки многих событий и явлений, отношение к людям, увлеченность любимым делом - все это влияло на наше с братом воспитание сильнее всяких нравоучений, но осознал я это много позже, уже став взрослым.

Даже то, что такой человек, как мой отец, живет среди какого-то коллектива, не пытаясь даже целенаправленно оказывать на него влияние, все  разно не остается без последствий. Конечно если эти люди пытливы и любознательны. Яркий тому пример - рассказ Г.В.Степанов и М.Ч.Залиханова в их книге "Восемь дней на стене", о том, как повлиял пример Юрия Ивановича на рождение их увлечения природой и альпинизмом. Выше я  об этом говорил подробнее.

А сколько благодарных воспоминаний об отце остаются в памяти людей, которые с ним встречались, иногда всего единожды. К таким людям относится, например, Иван Измаилович Шортов, воспоминания которого о встрече с моим отцом прислал мне его внук Петр.

Направляясь в Хулансное ущелье, отец попросился на ночлег у Шортова в селении Кашкатау (Советское). Весь вечер за ужином они провели в беседах о том, что их больше всего интересовало - о лекарственных растениях (Шортов заготавливал эти растения для отправки на фармопроизводства). Отец много рассказывал и о своих путешествиях. Шортов И.И. пишет: "Я был очень доволен таким собеседником, весь разговор с Юрием Ивановичем остался у меня в памяти на всю жизнь. Рад был узнать такого человека, о котором много слышал от знавших его людей. Утром я проводил его в Хуланское ущелье.

Там я познакомился с хорошим человеком Юрием Ивановичем Косом."

Отец был человеком очень простым, без тени высокомерия и чванства, был добр и приветлив, внимателен и собеседникам. Однажды встретившись с ним, человек стремился закрепить свое знакомство

В то же время к людям не компетентным в своем деле, но заносчивым, у отца было специфическое отношение, нельзя сказать, что он их не любил или не уважал - это было бы слишком примитивно и не в его духе. Над такими людьми он любил подшучивать, разыгрывать их - не зло и ядовито, но тоже с достаточной выдумкой.

Юрий Иванович всегда говорил, что человек всегда может в походных условиях найти себе пропитание, если у него кончился провиант, в любом лесу и поле нас окружают растения, о которых многие и не подозревают, что их можно использовать в пишу. Его желудок не раз выступал в роли анализатора пищевых достоинств тех или иных трав и грибов, Не всегда такие исследования завершались успешно. В молодые годы у отца не раз были пищевые отравления грибами, но он не сдавался, и к концу жизни значительно расширил список съедобных растений. Помогало ему в этом и то, что он был не брезгливый.

Однажды Юрий Иванович проводил экскурсию со студентами и преподавателями пединститута в районе Сарай горы: экскурсия была с ночевкой. На ужин он приготовил суп из каких-то трав, а в качестве мясной добавки сварил в нем ящерицу. Ел сам и предлагал экскурсантам. Кто-то из участников решился отведать: сказал, что вкусно, но немного приторно. Прямо скажем - заявление настоящего дегустатора.

Мы с братом и мамой к подобным экспериментам относились с большой долей скептицизма. Кое-что я пробовал из отцовской кулинарии, но ящериц, кузнечиков, лягушек, разных жуков и червей не пробовал. Тут отец оказался бессилен в моем воспитании.

На себе отец проводил опыты и с борщевиком - ходил с пузырями на кистях рук. Он хотел внедрить это растение за полярным кругом, где оно, по его утверждению, теряет свои обжигающие свойства и становится сочным кормом для оленей.

В школьные годы и позже я наблюдал за тем, как отец работает. Делать это было совсем не трудно: работал, практически, он все время. На моей памяти а отпуске он был очень редко, и то - по настоянию мамы, но и отпуск становился продолжением работы: отец собирал гербарии, ловил бабочек и жуков (в те времена их было значительно больше, чем сейчас), делал заметки, а вечерами писал письма или статьи. Отличие было только в том, что менялось место пребывания.

А рабочие будни отца были очень похожи день ото дня. Утром, после завтрака, если он не шел в учреждение, то садился писать или разбирать гербарий. Примечательно, что отцу не требовалось время на раскачку. Поев, он освобождал от посуды на столе, сдвинув ее в сторону, и тут же начинал что-то строчить своим мелким подчерком постепенно захватывая все большее и большее пространство книга ми и бумагами. Дома у нас до Войны и после нее не было у отца нормального письменного стола. Для работы им использовалось любое освободившееся место за обеденным или кухонным столом. Когда места на столе не хватало, он пододвигал еще один стул или использовал место на полу вокруг себя. Временами он прерывал письмо, откидывался на стуле, поднимал к потолку прищуренные глаза, губы его в это время выговаривали что-то беззвучно. Потом он снова наклонялся над столом и продолжал писать, но вот опять перерыв - отец поднимает с пола лист из гербария и начинает пытливо рассматривать растение, поднося его близко к близоруким глазам.

Он настолько углублялся в работу, что абсолютно ничего не замечал вокруг. Ему не мешал ни репродуктор "Регорд" (черная тарелка тех лет), ни наши разговоры, ни мамино ворчание на то, что он загромоздил весь стол своими бумагами, а ей негде приткнуться для подготовки к лекциям. Ведь работал он так и в то время, когда мы вчетвером жили в двенадцатиметровой комнате.

Отрешенностью отца, в период его работы, мы с братом часто пользовались. "Пап, а, пап, можно я..." и далее шла какая-нибудь просьба несуразного содержания. Отец, не отрываясь от работы и не поднимая головы, буркал свое согласие, которое означало скорее всего: делайте, что хотите, только не мешайте мне работать.

Однажды, в возрасте четырнадцати лет, я стал упрашивать отца, чтобы он разрешил мне выстрелить в комнате из самодельного пистолета, так называемой поджигалы. Были такие в ходу у мальчишек в сороковые годы. Здесь отец поинтересовался, из чего это я собираюсь стрелять. Я успокоил его бдительность, сказав, что это так, пустяк, детская игрушка, на самом же деле эта игрушка имела ствол из медной трубки диаметром 8 мм и длиной около 15 см. Заряжен самопал был серой от спичечных головок, пыжом и дробью. Отец был в некотором раздумье, но уступил мне. Грянул оглушительный выстрел: из полотна двери, в которую я метил, полетела щепа. Отец буквально подпрыгнул на стуле; только тогда он понял, что здесь что-то не так, но было уже поздно. Я защищался, повторял, что он сам разрешил, и что я не думал, что так получится - наверное заряд оказался великоват. Отец быстро успокоился, и мы стали обдумывать, что мы скажем маме - ведь на межкомнатной двери сияла выщерблена с чайное блюдце. Так как дверь была красно-коричневого цвета, было решено замазать повреждение ваксой для обуви. Так и поступили.

Как натуралист - исследователь отец больше всего времени проводил на природе с живыми растениями. Это были или походы-поиски в различные места Республики, или работа на плантациях питомников или в садах и парке города. Он любил собирать и сажать растения своими руrами, поэтому его часто можно было увидеть работающим вместе с рабочими.

В Нальчике нет ни одного сквера, я уже не говорю о парке, которых в свое время не коснулось внимание отца. Заниматься работами по зеленому строительству в городе Нальчике отец начал еще в то время, когда Первым секретарем Кабардино-Балкарского обкома ВКП(б) был Бетал Эдыкович Калмыков. По его просьбе Юрий Иванович делал планировку и посадки в скверах у Дома пионеров (теперь здесь находится медицинский факультет университета) и у дома партхозактива, я хорошо это запомнил, так как был вместе с ним, когда он представил меня очень красивой женщине и очень приветливой, которая подошла к отцу, чтобы что-то обсудить по посадкам: Это была жена Б.Э.Калмыкова. Но уже через год эту семью постигла та же участь, которая выпала на долю многих и многих людей нашей страны.

До Великой Отечественной Войны Юрий Иванович много внимания уделял цветоводческому питомнику и парку. Нальчикский парк я знаю давно и мы с женой его очень любим, но мое впечатление такое, что наибольшего расцвета он достигал, когда в питомнике на его территории работал мой отец. Такого обилия цветов, богато и тщательно оформленных клумб, панно из ковровых растений - я уже не видел в другие году.

Если идти по боковой аллеи парна, которая ближе и речному откосу, и войти до спуска в питомник, то слева перед спуском есть холм, сторона которого, выходящая к аллеи, образует наклонную плоскость. Так вот, это место было облюбовано отцом для панно и картин из ковровых растений. В год возвращения экспедиции И.Д.Папанина с дрейфующей станции "Северный полюс-1" отец на этом месте выложил ковровыми цветами огромное панно, на котором были изображены Герой Советского Союза И.Д.Папанин, герой Советского союза Э.Т.Кренкель, П.П.Ширшов и Е.Н.Федоров около палатки с надписью "CCCР", рядом был флагшток с государственным флагом. Все это было выполнено настолько искусно и выразительно, что на какое-то время стало одной из достопримечательностей Нальчика, потом на этом месте были другие панно, но всегда выполненные с большим мастерством.

Когда, по инициатива и непосредственном участии Юрия Ивановича, был организован ботанический сад, то и там, будучи уже далеко не в молодом возрасте, отец продолжал заниматься с сотрудниками планировкой участков и посадкой растений.

В своей увлеченности флорой Кавказа отец был не одинок. Первым соратником и единомышленником Юрия Ивановича, с самого начала переезда нашей семьи в  Нальчик, стал Иван Порфирьевич Ковтуненко, который с 1933 года заведовал питомником и оранжерейным хозяйством в Долинске. Познакомившись на профессиональной основе, отец и Иван Порфирьевич стали соратниками и друзьями на всю их оставшуюся жизнь. Этому человеку отец посвятил книгу, в которой очень подробно рассказывает о творческой работе Ивана Порфирьевича, о его достижениях по разведению и селекции плодовых и декоративных растений.

Я хорошо знал Ивана Порфирьевича, и последний раз навещал его в Нальчике незадолго до его кончины.

Мне всегда было очень интересно, когда я оказывался в компании отцовских сослуживцев и знакомых, любил слушать их разговоры и анекдотичные истории, без которых не обходились эти встречи. А окружали отца не только, как говорится, соратники по ремеслу. Мамины сослуживцы из пединститута (впоследствии университета) были всегда рады оказаться в обществе Юрия Ивановича, их разговоры с отцом всегда были содержательными и интересными для меня. Часто можно было слышать: "надо зайти к Юрию Ивановичу, узнать, что он думает по данному вопросу".

Этих людей я вспоминаю и теперь, десятки лет спустя. Ведь это они были той людской средой, в которой я рос и воспитывался. Мои родители и эти люди открывали для меня в то время все новые и новые стороны нормального человеческого существования. Помню Василия Васильевича Гурьянова, Меера Вениаминовича Хазанова, Веру Васильевну Наумову нашего семейного врача, Петрова Василия Гавриловича, семьи Пипинис, Егуповы, Калашниковых, Филоненко и еще многих и многих самобытных и интересных.

Большую помощь оказывал отцу фотокорреспондент газеты "Кабардино-Балкарская правда" И.П.Колесников, который фотографировал для отца растения и участвовал в подготовке к изданию его трудов. Он часто бывал у нас дома; с ним у отца тоже сложились дружеские отношения. Дружеские отношения были у отца и с писателем Леонидом Леоновым, с которым он обязательно встречался, когда бывал в Москве. А уж им было о чем поговорить.

Свои походы по разведке и сбору растений отец, чаще всего, любил совершать один, но несколько раз он брал и меня с собой. Так я с ним побывал в районе Докшукино, в Лескенсном районе, в Верхней Балкарии Черекского ущелья, но интереснее всего была вылазка в ущелье Адыл-Су В этот раз с нами были еще три ботаника из Ленинграда, которых пригласил отец. Среди них был Максимилиан Максимилианович Голлербах. Он был родственником Эриха Федоровича, о котором я уже упоминал выше, в тридцатые годы он и его будущая жена, Антонина Петровна, были учениками Юрия Ивановича в школе, в которой он преподавал ботанику. Прошло много лет, и вот, на одной научной конференции, в Москве, бывший ученик встречает своего учителя. Максимилиан Максимилианович стал доктором биологических наук, заведовал сектором простейших растений (водоросли, лишайники) в Ботаническом институте АН СССР, в Ленинграде.

После встречи между отцом и М.М.Голлербахом завязалась переписка, потом он с двумя сослуживцами приехал в Нальчик. С Юрием Ивановичем они совершали вылазки в окрестности Нальчика. На одну из таких экскурсий, более интересную и комфортную, были приглашены и мы с мамой.

На грузовой машине, сначала по Баксанскому ущелью, а затем по ущелью Адыл-Су, мы добрались до спортивного лагеря "Спартак".

Разместили нас в палатках, и мы три дня наслаждались природой этого восхитительного места.

Отец и его гости совершали вылазки в различные места этого района, в том числе и в ущелье Шхельда. Иногда и меня брали с собой. Здесь я, как говорится, наблюдал за работой ботаников в полевых условиях.

М.М.Голлербаха интересовали лишайники, и он не пропускал ни одного камня или скалы, где они были. Отец был поглощен дикорастущей флорой. Я же с нетерпением ждал, когда они перестанут толочься на месте, что-то рассматривая и обсуждая, и двинутся дальше. Так, с остановками и привалами, мы в этот день добрались до верховья ущелья Адыл-Су. В лагерь возвращались уже в сумерках.

В то время я учился в институте в Ленинграде, а в Нальчике был в период каникул, которые всегда проводил у родителей. А когда вернулся в Ленинград, то сразу же посетил семью Голлербахов, воспользовавшись приглашением, которое получил от Максимилиан Максимилиановича в ущелье Алыл-Су.

С этой семьей мы с моей женой Мариной Сергеевной дружили очень много лет. С Максимилиан Максимилиановичем у меня сложились дружеские отношения; он помогал мне разбираться во многих жизненных коллизиях, по существу, был для меня старшим другом-наставником. А Марина очень полюбила Антонину Петровну за ее общительный веселый характер и душевную доброту. Бывая у них, мы часто слушали их воспоминания о моем отце, о забавных случаях и эпизодах, того периода, когда в их школе преподавал Юрий Иванович, К нему они сохраняли всю жизнь очень теплые чувства, говорили, что им повезло - быть его учениками.

Вот так, иногда, переплетаются судьбы учителей, учеников и их детей. В таком переплетении рождается и крепнет преемственность поколений.

Отца ценило и уважало руководство Республики. Ему даже предоставили квартиру в обкомовском доме, где двумя этажами выше жила семья Первого секретаря обкома Республики Тембора Кубатиевича Мальбахова. Мне посчастливилось встречаться с этим человеком. Должен сказать, что одного эпизода было достаточно, чтобы я проникся к нему глубоким уважением и симпатией.

Вскоре после похорон отца я встретился с Тембором Кубатиевичем. Он высказал сожаление, что не мог присутствовать на похоронах Юрия Ивановича: в этот день в одном из районов Республики проходило обществено-политичесное мероприятие, на котором он должен был присутствовать. Не всякий руководитель его уровня в те времена стал бы высказывать свое сожаление и вдаваться в подробности, мог это сделать только человек высокой культуры.

И завершая эти воспоминания о моем отце, далеко не полные, я радуюсь тому, что ботаническая наука в Набардино-Балкарии успешно развивается стараниями ученых нового поколения.