Татьяна Гуляева  (урожд. Оцуп) 

Недавно сын попросил меня рассказать о своем детстве. Прямо ответить на его вопрос было невозможно. Наши дети неспособны понять, что значило не только быть ребенком во время войны, но и жить среди ночных и дневных бомбардировок, впервые почувствовать ограничения в еде, потом оказаться на краю голода, собирать в окрестных лесах и полях все съедобное. Возможно только дикие лук и чеснок спасли нас от цынги. Цветы клевера и сок многих деревьев давали нам необходимый сахар. Мы собирали грибы, потом жарили, варили, тушили, солили и сушили их, делая запасы на будущее. Хотя мне никогда не нравился вкус грибов, я вскоре стала считаться экспертом, который мог отличить съедобные грибы от несъедобных. 

Мы собирали ягоды и делали из них супы, компоты и пудинги Мама обменивала прекрасные персидские ковры и подлинные полотна прославленных русских художников: Айвазовского, Репина, Шишкина на мешок  картошки или муки. Ведь главным нашим желанием было выжить.

Очем я думала, что чувствовала? Я думала о поэзии, о книгах, о сказках, которые я прочитала сама или о тех, что были мне прочитаны, о козочках, с которыми я играла в предместье Берлина. Я думала о молодом человеке, перед которым преклонялась. Он читал мне свои стихи, брал в лес на прогулку, вырезал наши инициалы на дереве, когда навещал нас со своей невестой. Я думала об общем  с кузиной Ольгой секрете. Мы знали, что некоторые члены нашей семьи, включая моего героя-поэта, были арестованы и помещены в концлагерь Заксенхаузен. Нам не говорили об этом, чтобы мы ненароком не выдали тайну соседям или товарищам по играм и не подвергли всю семью опасности. Я думала об отце, который был так далеко от нас, и о крестном отце, который приходил к нам, зачастую посреди ночи, говоря заглушенным голосом с моими родными. Я думала о вечных кошмарах и страхах.

Что я чувствовала? Во мне жили страх, смятение и полная опустошенность. Незадолго до ареста мой дядя Серафим предсказывал, что все вернется на круги своя, как только война закончится. Разве это возможно? Мы утратили духовную чистоту, мы потеряли все вещи, с которыми жили, с нами оставались лишь вера и надежда. 

Как я могу объяснить своему сыну и другим, что мы чувствовали, когда слышали по радио об успехе немецких армий в России, о том, как они обращались с дезертирами и перебежчиками, в красках расписывая казни над ними. Как объяснить, что мы чувствовали,  слушая по ночам передачи BBC, покрыв себя и радио одним одеялом, чтобы хозяйка не услышала и не донесла на нас. Гуляя по лесу я наткнулась на концентрационный лагерь с большой кирпичной трубой, упиравшейся в небо, с колючей проволокой вокруг и злобными собаками, лаявшими с пеной у рта. Как я могу передать свои мысли и чувства, ведь никто не объяснил мне, что я увидела.

О чем я думала, что чувствовала, когда в Берлине видела разбитые окна, кричащих людей, которых тащили за волосы в машину, и мама закрывала мне ладонью глаза, быстро уводя оттуда. Когда мы были на грани истощения, я отказалась есть мясо коз, с которыми играла. Тогда мне стали рассказывать ужасные истории о голодающих детях. Одну историю об ослабевшей от недоедания девочке, которая отказалась есть, убитого ее родителями ручного голубя, и умерла от голода, я помню до сих пор. Мои родственники, вероятно, думали, что эта история заставит меня есть.

О чем я думала, что чувствовала, когда днем или ночью молодые гитлеровцы стучали в дверь, входили и гремели жестяными банками с монетами, которые они собирали для нужд войны; или когда тайная полиция ворвалась в наш дом, проверила все книги, но так и не нашла запрещенную книгу сочинений Генриха Гейне, которую мама хранила в заветном сундучке, под «Mein Kampf» Гитлера. О чем я думала, когда встречала на улице красивых женщин и мужчин, шедших с опущенной головой и желтой звездой на одежде, говорившей каждому, что это идет еврей. Иногда я встречала людей с эмблемой «OST» на одежде, говорившей, что они пригнаны с Востока и принадлежат трудовой армии. И, наконец, какие мысли и чувства переполняли меня, когда дорогие мне книги, с такой любовью собранные мамой, были сожжены на костре нашей домохозяйкой. 

Правда были и периоды, когда все мои страхи отступали и я не думала ни о чем. Это было время, когда родился маленький кузен Ники и я определила себя в его защитники; когда я собирала покрытые утренней росой цветы, сплетала из них венки и гирлянды и украшала ими кресло и столик кузины Ольги, чтобы отпраздновать ее день рождения; или когда я подпевала тете Анне. Я никогда не забуду, как кузина Таня пригласила меня на обед и угостила любимыми блюдами, которые она достала на черном рынке. 

Разве могу я забыть, как моя семья устраивала поэтические конкурсы. Я до сих пор помню слова поэмы, которую написала мама Ольги. Я помню, как дядя Юра катал меня по лесу и пляжу на велосипеде, крутя педали так быстро, что сердце у меня замирало. Я помню огород, выращенный дедушкой, его рассказы, стихи, песни.

Но как рассказать обо всем этом сыну? Он может не понять...

Перевод с английского Кирилла Финкельштейна при участии Татьяны Гуляевой.    

* Крестным отцом Татьяны был брат рейсмаршала Германа Геринга - Альберт Геринг. В отличие от своего брата, объявленного  одно время  преемником фюрера, Альберт был противником фашизма, помог многим евреям избежать концлагерей, поддерживал чешское сопротивление.