Иосиф Финкельштейн

ЗАПИСКИ УЧАСТНИКА АТОМНОГО ПРОЕКТА.

 С января 1945 года Гэббельс стращал союзников, разработанным немецкими учеными, оружием возмездия. Взрывы невиданой силы скоро потрясут мир вещал он. Сначала я думал, что это он говорит о ракетах ФАУ-2, которыми с сентября 1944 года немцы начали обстреливать через Ламанш Лондон. После того, как в августе 1945 года на Хиросиму и Нагасаки были сброшены атомные бомбы, я понял, на что намекал Гэббельс. 

Немцы, к счастью, этого оружия разработать не успели. Осенью 1945 года, когда наш дивизион находился в Болгарии, я в какой-то газете прочел популярную статью о разработке в США атомного оружия, о так называемом "Манхэттенском проекте". «Наверное и у нас ведутся подобные разработки и исследования. Хорошо бы принять в них участие» - подумал я. Но в ленинградском Физтехе и в радиевом институте, куда я обращался, сказали, что они ничем подобным не занимались и не занимаются, и ничего о подобных разработках не знают. Очевидно бдительно хранили государственную тайну. Хорошо хоть не заподозрили во мне японского или английского шпиона и не доложили куда следует. 

У моего институтского товарища Бориса Павлова я встретился с Ефимом  Казовским. Узнав, что я только-что дембилизовался и ищу работу, он посоветовал мне зайти в недавно созданное ОКБ министерства электропромышленности (ОКБ МЭП) при Ленинградском заводе Электросила, где он работает главным специалистом. Он не сказал мне, чем они занимаются, но из намеков я понял - чем-то близким к тому, к чему я стремился. 

Где-то в конце января 1946 года я впервые пересек  проходную завода Электросила. "У нас все решает Димитрий Васильевич Ефремов - главный инженер завода и одновременно начальник ОКБ МЭП" - сказал Казовский, - "давайте пройдем к нему". Димитрий Васильевич оказался небольшого роста, плотного телосложения мужчиной с небольшими седыми усиками щеточкой. В разговорах между собой все его называли сокращенно по инициалам -  ДВ.  

Ефремов спросил меня, где я работал до войны и, узнав что в НИИ-9, сказал: «Радиоинженеры нам очень нужны, будете работать в отделе «В», у Григория Абрамовича Зейтленка». Григория Абрамовича я немного знал по Институту Связи, где он заведовал кафедрой радиопередатчиков и где его все сокращенно называли ГАЗ.

 Я заполнил многостраничную анкету и подробную автобиографию, где сообщал о том, что я и никто из моих ближайших родственников ни в каких, кроме КПСС  партиях не состоял, на оккупированной территории и заграницей не проживал, от генеральной линии партии ни в какую сторону никогда не отклонялся и клятвенно обещал хранить связанные с работой секреты.

Удивительно быстро, где-то в конце февраля, из Москвы пришел ответ, что я чист, как слеза младенца, порочищих меня сведений нет и я могу быть допущен к работе с сов. секретными документами. В отделе "В", в который я был зачислен, первое время работало человек 12-15, а к середине года нас уже было человек 35-40. 

Прежде чем перейти к дальнейшему повествованию необходимо несколько слов сказать об истории создания атомного оружия в нашей стране, иначе будет непонятно, чем же я занимался с 1946 по 1953 год.

Еще в 1940 году американский ученый Лоуренс в газете «Нью-Йорк Таймс» опубликовал статью о гипотетической возможости создания атомного оружия небывалой разрушительной силы. Ленинградские ученые Флеров и Петржак теоретически обосновали возможность получения на уране-235 цепной реакции, то есть атомной бомбы. По данным наших секретных служб было известно, что немцы вывезли из оккупированной Норвегии все запасы урановой руды. Из захваченных фашистами стран в США эмигрировал целый ряд выдающихся физиков-ядерщиков: Энрико Ферми, Леон Сциллард и многие другие. Они деятельно участвовали в разработке ядерного оружия в США. Все это говорило о том, что приближается эра атомного оружия.

В конце 1944 года у нас стало известно об успешном испытании американцами первой атомной бомбы в пустыне Невада. С начала Отечественной Войны, насколько мне известно, все работы по созданию атомного оружия в СССР были заморожены и возобновились в полную силу только в конце 1944 года, когда было создано министерство Атомной Энергетики, а через три месяца после этого, 27 декабря 1945 года, родилось Особое Конструкторское Бюро Министерства Электропрмышленности (ОКБМЭП) при заводе Электросила. Позже ОКБ МЭП было переименованно в Научно Исследовательский Институт Элетрофизической Аппаратуры (НИИЭФА).  

Этим же постановлением, к разработке и изготовлению оборудования для электромагнитного разделения изотопов урана были привлечены ОКБ Мощного Радиостроения при заводе Комминтерна и ряд других предприятий. Министерствам Электропромышленности и Радиотехнической Промышленности было поручено также оснащение необходимой аппаратурой всех объектов, связанных со стремительно развивающейся наукой об элементарных частицах, в частности разработкой и наладкой ускорителей заряженных частиц.

Руководство и финансирование всех объектов, связанных с проблемой создания атомного оружия, было порученно Первому Главному Управлению (ПГУ) при Совете Министров СССР, куратором которого был грозный Лаврентий Павлович Берия. Научное и оперативное руководство осуществлял Игорь Васильевич Курчатов. Решение проблемы разделения изотопов урана (один из ключевых аспектов создания атомной бомбы) электромагнитным (ЭМ) методом было возложенно на министерства электро и радиотехнической промышленности. Научное руководство осуществлялось Лабораторией Измерительных Приборов (ЛИПАН). Под такой вывеской работал в то время, в целях секретности, ныне всем известный Институт Атомной Энергии им. Курчатова. К решению проблемы создания атомного оружия были привлечены крупнейшие физики Советского Союза: И.В. Курчатов, И.К. Кикоин, К. Синельников, В.Р. Харитон, Л.А. Арцимович и многие другие. Денег на атомный проект не жалели. Надо было срочно догонять США. Мы отстали от них на несколько лет. Создавались новые НИИ, необычайно быстро строились и оборудовались новые здания, лаборатории, конструкторские бюро и целые комплексы, занимавшиеся разработкой и производством атомного оружия. 

Игорь Васильевич Курчатов. Научный руководитель атомного проекта.	Лаврентий Павлович Берия. Куратор Советской ядерной программы.	Борис Львович Ванников*. Нарком боеприпасов. Руководитель уранового проекта.	Первая отечественная атомная бомба и ее главный конструктор Юлий Борисович Харитон.

* Нарком боеприпасов Б. Л. Ванников в начале 1946 г. возглавил Первое Главное управление (ПГУ) при Совете Министров СССР. В задачу ПГУ входила организация производства советской атомной бомбы. По словам академика Ю. Харитона, "блестящий инженер и прекрасный организатор, Б. Л. Ванников быстро сумел найти общий язык с большим коллективом ученых, возглавляемым И.В. Курчатовым...".

 Одной из основных проблем, которую необходимо было решить при создании атомного оружия, являлась проблема получения в необходимых количествах ядерного горючего - легкого (оружейного) урана U-235 или плутония. В природном, очищенным от примесей уране, содержится всего лишь 0,72 % урана U-235, используемого в качестве ядерного горючего. Вследствии химической неразличимости и близости по массам, разделение (сепарация) легкого и тяжелого уранов является чрезвычайно сложной технической задачей. Разделение изотопов может быть реализованно: с помощью сверхскоростных центрифуг, методом диффузии, с помощью электромагнитных сепараторов и некоторых других, тоже технически трудно реализуемых методов. 

Для эффективной работы установки требования к стабильности ускоряющего напряжения и напряженности магнитного поля были очень высокими. На порядок выше, чем на действующих в то время установках. Подобных систем, даже близких по параметрам, в Советском  Союзе тогда не существовало. О том, как это было выполнено в США, имелись крайне скудные сведения. Приходилось начинать с нуля. Было известно, что оружейный уран для первой атомной бомбы был получен в США на установках с разделением изотопов урана ЭМ методом. У нас на этод метод также возлагались большие надежды. 

Научное руководство проектом получения урана ЭМ методом осуществлял Лев Андреевич Арцимович. С ним и его командой: Г.Я. Щепкиным, П.М. Морозовым, И.Н. Головиным и другими, мне посчастливилось работать в тесном сотрудничестве с 1946 по 1953 годы, в Москве (ЛИПАН)  и на Урале. 

 В Москве, в ЛИПАНЕ, посмотреть, как идут дела на нашей установке, иногда заходили: Игорь Васильевич Курчатов, начальник нашего Главка Константин Назарович Мещеряков, получивший в 1947 году звание академика Лев Андреевич Арцимович, министр электропромышленности и другие высокопоставленные лица. Игорь Васильевич был всегда улыбчив и доброжелателен, теребил свою знаменитую бороду и интересовался техническими вопросами. Константин Назарович приезжал обычно около полуночи. Очевидно хотел проверить насколько усердно мы работаем в  вечернее время. 

Аппаратура управления режимами источника  на первых установках, до того как была разработана система дистационного управления источником, находилась под напряжением +40 кВ относительно земли. Оператор восседал в кресле, установленном на изолированной относительно земли платформе. Обычно это был Павел Матвеевич Морозов, ведущий сотрудник ЛИПАН. Над установкой висел плакат – «Рукопожатия с оператором категорически воспрещаются, опасно для жизни!» и были нарисованы череп и кости.

 Чтобы лучше видеть, как ведет себя аппаратура во время процесса деления, сопровождавшегося многочисленными пробоями в цепях высокого напряжения, мы работали нарушая правила техники безопастности, с открытой дверью в отсек, где стояла аппаратура стабилизации напряжения 40 кВ. Аппаратура была отгорожена от рабочего помещения металлическими панелями высотой два метра.

Однажды, когда мы работали при открытой двери и поданном высоком напряжении в зал стремительно вошла группа наших сотрудников, во главе с зам начальника ОКБ Евгением Григорьевичем Комаром. От группы отделился, незнакомый мне бритоголовый мужчина в военном френче. Мы не успели ничего сказать, как он прошмыгнул в открытую дверь отсека. Хорошо, что кто-то не растерялся и бросил на высоковольтную шину заземляющую штангу. С грохотом винтовочного выстрела разорвался высоковольтный предохранитель. «Хм, вы всегда так салютуете начальству» - иронически улыбаясь спросил он. Мужчина в военном френче был министр боеприпасов Б.А. Ванников. Никаких оргвыводов из этого происшествия сделано не было. Время было суровое, и случись несчастье с министром, нас могли бы обвинить в том, что мы нарочно оставили дверь открытой, чтобы заманить его туда. 

Лев Андреевич Арцимович*. Руководитель проекта электромагнитного способа разделения изотопов урана.	Д.В.Ефремов. Основатель и первый директор НИИЭФА с 1945 по 1956 год.	Евгений Григорьевич Комар. Зам. начальника ОКБМЭП. Директор НИИЭФА с 1956 по 1974 год.	Инженер ОКБМЭП (НИИЭФА)  Иосиф Финкельштейн. 1947 год.

   *Лев Андреевич Арцимович (1909–1993), физик, академик. До войны работал в ленинградском Физтехе. В послевоенные годы разработал вместе с сотрудниками ИАЭ им. Курчатова метод электромагнитного разделения изотопов. В 1950 году возглавил экспериментальные исследования по управляемому термоядерному синтезу в СССР.

В середине 1947 года ток легких ионов на нашей установке приближался к одному миллиамперу, что сулило получение легкого урана уже в весомом количестве. Вечером на установку зашел Лев Андреевич и принес с собой бутылку шампанского. «Как было принято у нас и в Ленинградском Физтехе этапные моменты работы следует отмечать шампанским» - сказал он. «Как получите ток один миллиампер приезжайте за мной, хоть в пять утра. Около трех часов ночи желанный рубеж был достигнут. Приехал Лев Андреевич и мы отметили этапный момент распитием  пенистого напитка.

Чтобы наши заказы на других предприятиях проходили, что называется без сучка и задоринки, к нашему ОКБ был прикомандирован сотрудник ПГУ, т.н. «Уполномоченный Совета Министров», полковник КГБ Лычагин. Позже его сменил, кажется тоже полковник, Росляков. В случаях, когда исполнитель отказывался выполнять заказ в требуемые нами сроки или исполнение заказа задерживалось, мы прихватывали с собой Лычагина и шли с ним к директору или главному инженеру предприятия на котором был размещен заказ. Лычагин представлялся "Уполномоченный Совета Министров", протягивал им удостоверение полковника КГБ и говорил: «Лаврентий Павлович просит Вас ускорить изготовление заказа». Если директор продолжал упираться, Лычагин грозно повторял: "Лаврентий Павлович очень, очччень просит Вас ускорить изготовление, лично оччень просит". Никто не хотел раздражать и ссориться с Берией и прилагались все усилия, чтобы заказ выполнить в срок. Надо признать большую организаторскую роль грозного Лаврентия Павловича в создании атомного оружия.

Иногда нажим на исполнителя осуществлялся и через соответствующие обкомы партии. В Ленинграде исполнителя и нашего представителя вызывали, обычно, к первому секретарю обкома Попкову. Попков просил у исполнителя нашего заказа партбилет, зачем-то долго и внимательного его разглядывал, потом клал его к себе в сейф и говорил: "вот выполнишь задание, тогда и получишь обратно, а пока пусть полежит у меня".

 Все работы, связанные с производством оружейного урана шли под грифом сов. секретно  или сверх, сверх секретно (особая папка). Все записи, даже только косвенно относящиеся к работе и не содержащие каких-либо секретных сведений, следовало делать в специальных индивидуальных прошнурованных тетрадях или блокнотах с пронумерованными страницами. Хвостики шнуровки были скреплены сургучной печатью в конце тетради. Тетради и чертежи хранились в индивидуальных портфелях, опечатываемых владельцем портфеля личной печатью и сдаваемых после окончания рабочего дня в первый отдел. Говорить, даже иносказательно, о нашей работе в местах, где этот разговор могут услышать посторонние лица, категорически запрещалось.

Однажды, возвратившись в Москву после краткосрочного визита домой в Ленинград , я застал в ЛИПАНЕ ужасный переполох. Пропал совсекретный чертеж расстановки оборудования стабилизированного высоковольтного выпрямителя. Собственно говоря на чертеже ничего секретного изображено не было. Квадратиками были нарисованы отдельные элементы установки и проставлены расстояния между ними. Даже Шерлок Холмс и Джеймс Бонд, сколько бы не старались, не смогли бы извлечь из чертежа, даже намека на секретные сведения. Но в то время все документы, даже отдаленно связанные с вопросом разделения изотопов урана, требовали к себе сверхбдительного отношения. 

Чертежи, которыми повседневно пользовались все сотрудники отдела Арцимовича, хранились в общем сейфе. Было два одинаковых чертежа расстановки оборудования. Один числился за представителем московского проектного института Стефановичем, разрабатывавшим  документацию, связанную с монтажем нашего оборудования в ЛИПАНЕ; второй, за сотрудником ЛИПАНА  Коробочкиным. 

Мне зачем-то понадобился чертеж расстановки оборудования. Как мне помнилось, я взял чертеж у Стефановича, принес его на установку в лабораторию Льва Андреевича и запер в общем сейфе. При проверке наличия в сейфах документов, а такие проверки проходили еженедельно, в сейфе был обнаружен только один чертеж расстановки оборудования. Я подтвердил, что взял чертеж у Стефановича, принес его в лабораторию и, как мне помнится, запер в общем сейфе. 

Проверили все сейфы в отделе - второй чертеж, как в воду канул. «Коробочкин утверждает, что имеющийся в наличии чертеж это его, и это его карандашные пометки» - сказал мне уполномоченный Совета Министров по ЛИПАНу, генерал-майор КГБ Николай Иванович Павлов, в кабинет к которому меня вызвали в конце рабочего дня. Такие «уполномоченные» СовМина - сотрудники КГБ, были на каждом секретном предприятии. Чем выше значимость предприятия, тем выше было звание «Уполномоченного Совета Министров». «Идите и ищите свой чертеж, без него не приходите! Вы же прекрасно знаете чем грозит вам потеря совсекретного чертежа» - припугнул меня генерал Павлов. 

А где его искать? Мне начинает казаться, что я не запер чертеж в сейфе, а торопясь в Питер к своей будущей супруге Ирочке, обо всем на свете позабыл, в том числе и о чертеже, и потерял его по дороге, когда шел от Стефановича в лабораторию. Через несколько дней меня снова вызвали к Павлову. На его месте сидел полковник КГБ. «Следователь по особо важным делам» - представился он, - «мне порученно вести ваше дело». После часовой беседы он сказал: «Тааак, значит вы не можете никак вспомнить куда вы дели чертеж? Ну что же, приходите завтра в 23:30 на Лубянку (Здание КГБ СССР). Вам будет оставлен пропуск». 

Чуствовалось, что он мне не верит, а верит Коробочкину. Ничего себе пироги, подумал я. Мной уже занялись следователи по особо важным делам. На следующий день вечером я с моим товарищем Толей Соколовским, поехали в центр. Зашли в кафе «Артистическое», что напротив старого МХАТА, где для поднятия тонуса я выпил рюмку коньяка и отправился в московский «Большой Дом» исповедоваться. 

Получив пропуск, я поднялся на шестой этаж. Длинный, широкий коридор, обитые войлоком и дермантином двери, тишина. Около дверей, в ожидании вызова, сидят с печальными лицами посетители. В КГБ было принято вызывать на время, близкое к полуночи. Очевидно считалось, что уставшие за день от тревожного ожидания граждане, расслабятся, переволнуются и быстрее расколятся, начнут каяться и давать показания о своих прегрешениях. Около комнаты, куда мне следовало явиться, никого не было. 

Стучусь, вхожу, за столом сидит беседовавший со мной в ЛИПАНе полковник КГБ. Очевидно с целью наблюдения за тем, как я буду реагировать на поставленные вопросы, сзади меня устроился майор. Допрос начали издалека. Выясняли кто мои родители, не был ли кто из моих родственников или близких друзей арестован или находился на оккупированных территориях. Сидящий сзади майор старательно записывал мои ответы. Иногда задавал неожиданные вопросы. Около трех часов ночи полковник сказал: «Ну что же, на сегодня хватит, так вы ничего вспомнить не можете, очень жаль, подпишите протокол. Сейчас за вами придет машина». 

Я сидел и гадал куда меня отвезут. Против ожидания, меня отвезли не в тюрьму, а в общежитие ЛИПАН, где я в то время жил. На следующий день я зашел к Льву Андреевичу и рассказал об истории с чертежом и попросил его, в случае неблагоприятного поворота событий, похлопотать, чтобы меня отправили в один из закрытых КБ, где, как я слышал, работают осужденные специалисты. 

К счастью Арцимовичу за меня хлопотать не пришлось. Прошло несколько дней. Во время моей лекции об установках для разделения изотопов урана, которые я читал эксплуатационному персоналу лаборатории Арцимовича, в дверь просунулась лысая голова Коробочкина. Он энергично махал мне рукой, выходи мол быстрей. Когда я вышел, он мне радостно сообщил: «Чертеж нашелся!» Оказалось, он вспомнил, что сам отправил чертеж через первый отдел в монтажную организацию, где он в сейфе благополучно и лежал. В первом отделе отсылку чертежа, по халатности, не отметили. Не вспомни Коробочкин, что он отослал его к строителям, никто бы искать чертеж у них не додумался и меня бы за утерю совсекретного документа могли отправить в лагерь. 

Сейчас, даже трудно поверить, что за такой короткий срок, около пяти лет (1945-49г), голодная, сильно разрушенная страна, потерявшая значительную часть своего промышленного и научного потенциала, сумела решить сложнейшую техническую и прозводственно-промышленную задачу, создать собственное ядерное оружие. 

Как пишет в своих воспминаниях академик Велихов (АИФ от 1-го сент 1999 года) в 1949 году чл. корр. А.Н СССР Молчановым была подготовлена докладная записка в правительство, в которой говорилось о вредительстве в физике и о необходимости провести по этому вопросу дискуссию среди ученых. Академики Курчатов, Зельдович и Харитон позвонили Берии и заявили, что если немедленно не будет изменен подход к науке - атомная бомба не будет взорванна. Либо дискуссия - либо бомба. Лаврентий Павлович доложил об этом Сталину. Сталин сказал: "конечно бомба", и 29 августа 1949 года первая советская атомная бомба была взорвана на Семипалатинском полигоне.
Мощность заряда составляла около 20 килотонн тротилового эквивалента. 

 В конце сороковых годов на Урале, в районе Свердловска и Челябинска, было построенно много новых небольших городков, ставшими центрами стремительно развивающейся в то время атомной промышленности. В середине 1951 года, в поселке Нижняя Тура, в 300 км севернее Свердловска, началось строительство опытного завода для разделения изотопов урана электромагнитным методом. Заводу присвоили аббревиатуру СУ-20. Здесь мне пришлось провести около полутора лет. 

Нижняя Тура получила статус закрытого администротивно территориального образования. Въезд в нее разрешался только по специальным пропускам, выдаваемым Министерством Среднего Машиностроения в Москве. Весь поселок  был обнесен колючей проволокой. На входе в запретную зону стояли офицеры КГБ и тщательно проверяли документы. 

Директором предприятия и всесильным мэром городка был назначен генерал-майор КГБ Дмитрий Ефимович Васильев, представительный мужчина двухметрового роста, обладавший широкими полномочиями. Он был одновременно и мэром и прокурором и судьей и судом присяжных в этом городке. Для поддержания порядка по городку ходил гражданский патруль. Ввиду отсутствия вытрезвителя, в его функции входило развозить пьяных по домам. Задерженных пьяными, Васильев своим распоряжением переводил на несколько недель или даже месяцев в кочегарку, в чернорабочие, на уборку улиц или другую грязную и низкооплачиваемую работу, в независимости от занимаемой провинившимся должности.

Из Ленинграда в Свердловск я летал самолетом, а из Свердловска до Нижней Туры добирался поездом. Когда я впервые приехал в Нижнюю Туру, поселок еще только строился. Тротуаров не было, приходилось ходить по деревянным мосткам или шлепать по глубокой грязи. Продуктовые карточки в то время еще не были отменены, а в заводской столовой кормили без карточек и очень обильно. Поэтому я оставлял свои продуктовую и литерную карточки дома в Питере. 

Завод СУ-20 по разделению изотопов урана представлял собой сложное инженерное сооружение и размещался в большом шестиэтажном здании. На каждом из пяти этажей было по четыре трехканальных установки для разделения изотопов, управляемые каждая с отдельного пульта. На шестом этаже находился мощный тиратронный выпрямитель напряжением 40 кВ и током 20 ампер, предназначенный для питания всех 20 установок. За пультами работали большей частью инженеры, мобилизованные Ленинградским Обкомом КПСС с различных предприятий Питера. Работа проходила в четыре шестичасовые смены и не прекращалась в выходные дни. Вход в здание бдительно охранялся сотрудниками КГБ. Работающий на установке рядовой состав, при выходе из помещения обыскивали. 

Сверхбдительность часто приводила к разным забавным инцидентам. Однажды, какой-то шутник надул гелием презерватив, привязал к нему небольшой груз и выпустил его в окно, в вольное плавание с пятого этажа СУ-20. Охранники открыли огонь, по плывущему по воздуху шарику, но не были, очевидно, "Ворошиловскими стрелками" и ни один из них в шарик не попал. Шарик застрял, зацепившись за дерево на уровне третьего этажа. Начальник караула приказал мазиле охраннику забраться на дерево и снять шарик, но тот  категорически отказался выполнить приказ, ссылаясь на то, что не умеет лазить по деревьям и боится высоты. Начальник караула тоже не полез, сказав что в мешочке, подвешенном к шарику, наверное радиоактивная дрянь и он не собирается облучиться. Пошли разыскивать злоумышленника, выпустившего шарик и заставили его влезть на дерево и снять злосчастый шарик.

Один из операторов, работавших на установке, бывший летчик, повредивший себе при преземлении позвоночник, носил жесткий корсет. При обыске охранник обнаружил что под рубашкой у него что-то жесткое и велел ему снять пиджак и рубашку. Бывший летчик воспротивился и дело чуть не дошло до драки. Еле-еле удалось их успокоить. Женщин, выходящих с завода, уводили в караульное помещение, где их обыскивали охранницы.  

 Из Нижней Туры было непросто уехать. Разрешение на покупку билета надо было получать у директора завода. Без его визы билет не продавали. Мы были там, как крепостные. Рабочий день продолжался 10-12 часов, правда за это нам платили сверхурочные. Несмотря на это, я с удовольствием вспоминаю то трудное время. Я участвовал в большом, очень важном для страны деле - создании атомного оужия. В Ленинграде под опекой любимой жены рос сын. Я был хорошо материально обеспечен. Мог быть вполне доволен достигнутыми успехами, как говорится, в труде и личной жизни.

Недалеко от поселка находилось искусственное озеро, образовавшееся на месте запруды реки. Местами ширина озера достигала 400-500 метров. На другой стороне озера была тайга. На берегу озера была лодочная станция. Иногда, часов в 9-10 вечера, по окончании рабочего дня, захватив с собой вино и закуску, мы веселой компанией переправлялись на другую сторону озера, купались, разжигали костер и танцевали вокруг него танцы диких аборигенов. Когда к нам в Нижнюю Туру приезжал заместитель начальника нашего ОКБ  Евгений Григорьевич Комар, он охотно принимал участие в этих увесилительных поездках, танцевал вместе с нами вокруг костра и пел не очень приличные песни. Он был веселый человек и ничто человеческое ему не было  чуждо. 

В Нижней Туре, с небольшими перерывами, я прожил около полутора лет - зиму 1951 года и почти весь 1952 год. 

 Оружейный уран для первой бомбы был получен не электромагнитным методом  разделения изотопов, а одним из других методов. Метод разделения изотопов электромагнитным методом оказался экономически невыгодным, и в 1953 году, работы по проектированию и строительству подобных установок были прекращены. Но наши усилия не пропали даром. Созданные нами разработки и технологии нашли применение в технике ускорителей заряженных частиц и других областях науки и техники. Так например первый литий-7 для водородной бомбы, был получен на опытном заводе СУ-20.

Как мне рассказал Л.А.Арцимович, я был представлен, за разработку установок для разделения изотопов урана, к Сталинской премии, но в то время, в конце 1952 начале 1953 года, как раз раздувалось дело о «врачах- убийцах» - почти поголовно евреях. Меня из списка вычеркнули и вставили русского В.К. Хохлова,  хотя он ни в проектировании, ни в пуске завода, участия не принимал. Я был награжден «Орденом Трудового Красного Знамени» ...  

Данные воспоминания в несколько сокращенном виде опубликованы в книге "Научно-исследовательский институт электрофизической аппаратуры имени Д.В.Ефремова. Вехи истории - 1945-2005". СПб, 2006.

Обратная связь: Гостевая книга    Почта (E-mail) 
© Идея,  веб дизайн  Кирилла Финкельштейна, 2004.

Запчасти для тали. Скандалы Крыма - бизнес новости.