НАТАЛИЯ РАСТОПЧИНА

«НО ПОРАЖЕНЬЯ ОТ ПОБЕДЫ ТЫ САМ НЕ ДОЛЖЕН ОТЛИЧАТЬ»

О его выступлениях критики пишут как о «событиях выдающегося значения», называют «одним из самых крупных исполнителей нашего времени», «пианистом мирового класса». Даже такие выражения как «secret genius» не боятся пускать в ход. Парижская «La Disque Ideal» считает его интерпретацию Третьей сонаты Скрябина «подлиным шедевром, превосходящим известные записи Горовица и Софроницкого». Итальянская «Musica» называет его исполнение этюдов Шопена опус 10 «новым словом в истории исполнительского искусства». Я читаю эти и подобные им восторженные пассажи и вспоминаю времена давно минувшие...

 В один из ранних июньских дней1951 года в  Малом зале Ленинградской Консерватории собралось много народа. Все пришли послушать дипломный экзамен лучшего студента выпуска Виталия Маргулиса. Было ясно: играл не просто талантливый пианист, играл музыкант с яркой художественной индивидуальностью. Тогда в начале 50-х, в годы расцвета государственного антисемитизма, Маргулис и думать не мог ни о работе в Ленинграде, ни об аспирантуре. Его ждал Урал, одна из периферийных филармоний. Только в 60-е годы он вернулся в Ленинград и начал преподавать в «альма матер». Но и во времена так называемой «оттепели» Высшая аттестационная комиссия неизменно отказывала Маргулису в присвоении звания доцента. Никогда не выезжал он с гастролями за рубеж, да и в Союзе концертировал, в основном, на периферии. Его статьи о фортепианном искусстве не публиковались. Ему не разрешалась даже такая малость, как игра на консерваторском органе, что было необходимо пианисту, обратившемуся к творчеству Баха...

Осенью 1974 года Маргулис эмигрировал. В Италии сразу же стал играть на органах многих соборов, даже римского собора Святого Петра. Настоятель  Американской католическоой церкви в Риме, сняв на собственные деньги зал, пригласил Маргулиса выступить. Этот вечер решил его судьбу. Присутствовавший на концерте известный немецкий клавесинист Станислав Хеллер предложил Виталию поездку в Германию. Там, после первого же выступления, Маргулис получил место профессора фортепиано в одном из лучших музыкальных учебных заведений Европы - Высшей музыкальной школе Фрайбурга.

 Начались концертные выступления в Германии, Франции, Японии, Голландии, Швейцарии, Греции, Португалии, США. Пианист выпускал кассеты и диски. Его статьи и книги, изданные в Германии, переводились на другие европейские языки. Десятки его воспитаников получили звание лауреатов международных конкурсов. Звучит парадоксально, но из основных центров, сохраняющих высокие традиции Петербургской консерватории, стала созданная во Фрайбурге «Русская школа фортепьянной игры».

В 1995 году он переехал в Америку - победил в конкурсе на место профессора фортепиано в самом крупном университете Калифорнии – UCLA, в стенах которого работали Яша Хейфец, Арнольд Шенберг, Григорий Пятигорский.

Мы сидим с Виталием в кабинете его нового дома в Bel-Air. В центре комнаты два великолепных «Стейнвея». Очень много книг: по истории,  философии, живописи и, конечно, по музыке. С балкона открывается типичный калифорнийский пейзаж: по дороге окруженной кипарисами и пальмами мчатся ягуары и мерседесы, а вдали холмы сливаются с океаном. Мы вспоминаем 10-метровую комнату в коммуналке на улице Декабристов с раскладушкой и старым зубоврачебным креслом в качестве мебели, где прошла студенческая молодость и начиналась самостоятельная жизнь артиста.

- Виталий, можно сказать, что ваша жизнь - это борьба, которая на родине всегда оканчивалась поражениями, а на западе - победами?

- И - да, и - нет. В России я много раз пытался пробиться на международные конкурсы, восемь раз поступал в аспирантуру. За очередной неудачей обычно следовала бессонная ночь, а рано утром я садился за рояль и начинал готовиться к следующему конкурсу. Пожалуй, это была самая ценная победа в самой трудной борьбе – с отчаянием, одиночеством, с самим собой.

 - Но случались когда нибудь и удачи?

 - Смотря что считать удачей. В 1951 году на госэкзамене по камерному ансамблю  я должен был играть «Элегическое трио» Рахманинова для фортепиано, скрипки и виолончели. До выхода на сцену оставались считанные минуты, когда в артистическую вошли посторонние люди, и предъявив ордер на арест, увели нашего виолончелиста Оскара Бурштейна. Фактом ареста нельзя было в те годы удивляться, но вот, чтобы среди бела дня и не где-нибудь, а в консерватории... Оскар получил семь лет за «шпионскую деятельность, как агент японского империализма». На его месте мог быть и я.

Смешно прозвучит, но удачей я считаю и инфаркт, который я получил в 37 лет и который меня совершенно изменил. Раньше я суетился, боролся, бросался от программы к программе, от конкурса к конкурсу. После инфаркта стал думать. Обратился к Баху и позднему Бетховену. Стал много читать. Если бы я тогда не начал штудировать Гете, Новалиса, Шиллера, не увлекся идеями буддизма и христианства я бы не смог написать свою книгу о последней сонате Бетховена. Эта работа началась в России, а закончилась в Германии выпуском книги и диска с записью сонаты опус 111. Критика очень хорошо отнеслась к этой записи, ее назвали «подлинным прочтением Бетховенского манускрипта». Возвращаясь к вопросу об удачах, скажу, что безусловной удачей, я считаю, что в России, в отличие от всех своих коллег, я не имел никаких творческих перспектив. Дело было не только в отсутствии концертных залов, званий и степеней, дело было в потере веры в будущее, в чустве полной бесперспективности. Все это подтолкнуло к эмиграции.

- Виталий, по-моему, вас в Америке знают гораздо меньше, чем в Европе, и с английским, наверное, есть проблемы. Как вам удалось выиграть конкурс на столь престижное место в UCLA?

- Я не раз давал открытые уроки в Нью Йорке, Хьюстоне, Питтсбурге и других городах. Играл в Алис Талли-холле. Мои ученики побеждали на американских конкурсах. Так что в Америке меня знают неплохо. И к тому же помогла старая истина: нет пророка в своем отечестве. Для России я был никто, для Германии музыкант из знаменитой русской консерватори, а для Америки - уже европейская заменитость. Но, если говорить серъезно, то я очень удачно сыграл сольную программу (это очень важная часть конкурса), а в моем педагогическом активе больше 80 лауреатов международных конкурсов, из них около 30 - первые премии.

Что вы считаете главным делом вашей жизни - исполнительнительство или педагогику?

- Трудно сказать. Когда-то в 60-е годы количество моих сольных концертов доходило до 70-ти в год, и я был убежден, что мое призвание - исполнительство. Впоследствии, когда я играл только Баха, число выступлений резко сократилось. В зарубежье я играл примерно 12 концертов в сезон, на первом месте была интенсивная педагогика, которая включала в себя и редактирование фортепианной музыки, и публикацию статей, и открытые уроки. Но я по-прежнему ежегодно даю несколько коцертов и учу новые пьесы. Записал впервые «Крейслериану» Шумана, скоро предстоит сыграть с оркестром ля-мажорный концерт Моцарта, который раньше не играл, и я немного волнуюсь: память уже не та.

 - У вас же огромный репертуар, зачем вы учите новые произведения?

- Знаете, Сократ за день до казни просил научить его играть на ручной арфе, а когда стражник его спросил: «Старик, зачем тебе это, ведь завтра утром тебя казнят?», Сократ ответил: «Когда же я еще найду время для этого?» Время бежит, я продолжаю работать. Вся моя разнообразная работа находится в единстве, а что в ней главное, покажет время. Есть пластинки, диски, кассеты. В разных уголках земли работают ученики. Есть книги. Например, моя маленькая книжечка «Багатели» уже выдержала несколько изданий на разных языках. «Багатели» - это мысли пианиста, спрессованные многолетней практикой до афористической краткости. А краткость, если она еще приправлена юмором, лучше усваивается. Я все ношусь с мыслью сократить время фортепианного урока, который, по существу, не изменился со времен Моцарта. Возможно, теперь, после издания «Богателей» можно будет сказать ученику: «Прочитайте, пожалуйста, страницы такие-то и такие-то. Но только прочитайте дважды. И до свиданья...» 

- За 45 лет торческой жизни вы кое-что успели. Оставалось ли время для личной жизни?

- Конечно. У меня четверо детей и девять внуков. Сын - замечательный пианист, победитель нескольких международных конкурсов. Старшая дочь от первого брака – тоже пианистка. Средняя дочь - виолончелистка, а младшая скрипачка. Когда подрастут внуки, можно будет думать о фамильном симфоническом оркестре. Пока же все дети живут и учатся в разных городах Америки и Европы. Они очень любят друг друга и все время переговариваются по телефону, а счета присылают мне. Так что я по-прежнему должен рано вставать и работать, работать...

Опубликовано в газете «Новое Русское Слово» 11 мая 1996 года.