Леонид Владимирович Владимиров или Две жизни в одной биографии.

    В доброе старое время расцвета застоя и холодной войны, в середине шестидесятых, агенты КГБ пачками бежали на Запад и просили политубежища. В контрразведках мира целые отделы были заняты их обслуживанием - проверкой, трудоустройством и, конечно, сокрытием от длинных рук прежнего нанимателя. Отделы эти, понятно, не могли сразу выяснять, был данный перебежчик или невозвращенец агентом КГБ или не был. Одни новоприбывшие уверяли, что были, а на самом деле не были (они просто слышали, что кагебешникам создают на Западе более комфортабельную жизнь); другие врали, что не были, а в действительности были; третьи говорили правду. 

     На всякий случай западные "органы" немедленно меняли человеку имя и место рождения. Вот так и получился Владимиров, уроженец города Стамбула. Правда, имя-отчество Леонид Владимирович мне сохранить удалось: возможно, проницательные британские контрразведчики быстро и правильно заподозрили, что я им не интересен, ибо с "комитетом" дела не имел. 

     Действительно, в России я был обыкновенным, но очень везучим гражданином. Из сталинских лагерей меня выпустили досрочно и со снятием судимости - отбыл всего-то пять с половиной лет, а дадено было семь. Больше того, разрешили после освобождения жить в Москве и заканчивать образование. Нет, в Московский Авиационный институт, где я четыре года до ареста проучился, меня все-таки не приняли, но пустили в Московский Автомеханический, и через два года стал я инженером, мастером цеха моторов МЗМА - так звался будущий АЗЛК, но так как последние две буквы означают "Ленинского комсомола", то я уж и не знаю, какое у него теперь сокращение.   

    Доучиваясь после лагерей, я, понятно, должен был добывать на пропитание. Помог святой памяти Георгий Александров, с которым мы сдружились на зоне, - взял меня соавтором по сочинению куплетов, реприз и фельетонов для цирка и эстрады. Дело пошло бойко: нас исполняли почти все цирковые "разговорники" и многие артисты эстрады. Мы получали гонорары, да еще регулярно являлись в Лаврушинский переулок, где, наискосок от Третьяковки, находилось благословенное место - Всесоюзное Управление по охране авторских прав. Там давали деньги ни за что: они "капали" всякий раз, когда кто-либо на всей Руси великой исполнял наши сочинения.  

     Потом, на заводе, у меня не стало времени писать. Работа мастера цеха моторов была каторгой усиленного режима - правда, с ночевкой дома, но, опять же, не всегда: сколько раз меня среди ночи вынимали из теплой постельки и везли в цех, где по вине моего участка грозил остановиться конвейер.    И вставал раб Божий Леонид за станок, потом за другой, третий и так далее, пропускал готовые детали через моечную машину и тащил "на пузе" к конвейеру - электрокара ночью не дождешься. 

     Но тут опять пригодился опыт быстрого сочинительства, обретенный в соавторстве со светлым человеком Георгием Александровым. Я как-то, с досады на очередное безобразие, написал критический стишок в ежедневную заводскую газету, прекрасно называвшуюся "За советскую малолитражку". Меня попросили написать что-то еще, а вскоре на участок пришел редактор газеты Сергей Путяев (жив ли?) и сказал, что берет меня к себе и с парткомом насчет беспартийного бывшего зека уже согласовал. Так я стал профессиональным журналистом. Через пару лет перешел в "большую" газету, потом в журнал, а в последние шесть лет пред отъездом (назовем так) из России заведывал отделом в самом замечательном журнале, какой только есть в стране. Вы догадались: в журнале "Знание - сила".  

     Ну вот. Желающих ознакомиться с подробностями моего перемещения из Москвы в Лондон отсылаю к питерскому литературному журналу "Нева" - номер 10, 1994, стр. 155 - 173. Там я все рассказал, как было, но главное-то можно в двух словах: бежал от советской власти с заранее обдуманным намерением и четырьмя фунтами стерлингов в кармане. 

     Двенадцать с лишним лет, с 1966 по 1979 год, работал на радио "Свобода", потом перешел на Би-Би-Си. Встречался с такими людьми, что и во сне не могло мне присниться, что встречусь, - например, с Александром Федоровичем Керенским. Десять лет, с появления в Англии Анатолия Кузнецова и до его ранней кончины, дружил с ним и вместе работал на "Свободе". В числе моих добрых друзей были Александр Галич, Виктор Некрасов, Андрей Синявский, Владимир Максимов... 

     А кроме того, на Би-Би-Си моим коллегой оказался сам Сева Новгородцев. Однажды, в 1987 году, он зашел ко мне в комнату и сказал: 
- Знаете, Леонид Владимирович, задумал я новую молодежную передачу - живьем, без текста и репетиций, с участием гостя или гостей. 
- Молодежную? 
- Ну да, а что? 
- Тогда простите, говорю, Всеволод Борисович, но Вы не в ту комнату попали. 
- У нас еще не телевидение, а радио, - отпарировал Сева. - И пока Вас не видят, Вы еще можете делать для молодежи что-нибудь этакое... Например, вести хронологию, занимательные даты. 
- Знаменательные? 
- Вот-вот. То и другое. 

     Если даже Вы с Севой лично еще не встречались, то, наверно, все равно понимаете, что он абсолютно неотразим. Так и есть. Отразить мне не удалось, хотя, по совести, я не очень сильно и старался. С 7 ноября 1987 года сидим мы каждую субботу за шестигранным столом в студии Эс-39 (только если вгостях "Аквариум" или Гарри Каспаров, то дают студию попросторнее, чтобы зрителей усадить) - и сами знаете, что делаем. А если кто-то из нас в Москве или еще дальше, то перекликаемся по телефону.

     Как-то раз мы, все трое, были в Питере - так Сева пригласил в студию местного радио 75 (прописью: семьдесят пять!) гостей, и очередной "оборот", к моему искреннему удивлению, тоже прошел как по маслу. 

     "Севаоборот", конечно, ровно на 70 лет, день в день, моложе покойной советской власти, но и нынешний его возраст - уже не младенческий. С радостью приходя каждую субботу в студию, я изо всех сил стараюсь не думать ни о возрасте передачи, ни, тем более, о моем собственном.